Праздное шатание по Тверской неизменно приводит меня в любимый книжный, схожий по тесноте и толкотне с густо заросшим деревьями и заполненным грибниками лесом. Там-то и водятся грибы, за которыми надо охотиться, вдумчиво рассматривая обложки, пролистывая пару страниц, наклоняясь к нижним полкам, вытаскивая заветный переплет из-под груды никому не нужных изданий.
Бывает и так, что какой-нибудь ушлый грибник перехватит прямо перед носом последний экземпляр, или просто не найдешь ничего мало-мальски съедобного. Но чаще всего добытые трофеи опускаются на кассе в темно-зеленый пакет, обещая несколько часов погружения в альтернативную реальность.
Увидев на обложке книги, затаившейся среди залежей исторических детективов, ханукию, я сделала стойку – по моим грибным меркам это практически черный трюфель. Удивляет редкость еврейских сюжетов в данном сегменте рынка. Авторы исторических детективов эксплуатируют порой тему поиска сокровищ Иерусалимского Храма, как Пол Сассман в своей недавней книге, - но это, скорее, исключение.
Уже на обложке «Книги Сияния» упоминается Голем, мощнейший стимулятор внимания. Литература о Големе весьма разнообразна – стоит вспомнить хотя бы Э.Т.А. Гофмана и Густава Майринка. Присоединилась к ним и Френсис Шервуд. В аннотации сказано, что она «филолог, профессор Колледжа свободных искусств и наук штата Индиана. Свой первый роман опубликовала в возрасте 53 лет».
«У меня есть в запасе еще лет двадцать», – прикинула я. Дело в том, что я давно лелею мысль написать исторический детектив на еврейскую тематику. Обратившись к персональному сайту автора, я узнала, что Френсис Шервуд, профессор английской литературы в городке Саут Бенд, штат Индиана, в данный момент работает над четвертой книгой. Надо сказать, что чутье на тренд у профессора Шервуд великолепное: ее первая книга была о Мэри Уолстонкрафт, первой европейской эмансипе и феминистке, вторая – та самая «Книга Сияния», а третья – об испанском завоевании Мексики. Каждому меньшинству – по роману.
Действие «Книги Сияния» разворачивается в Праге во времена правителя Священной Римской империи Рудольфа II (1576-1612). Рудольф, активно интересовавшийся оккультными науками, алхимией и поисками эликсира бессмертия, собирает вокруг себя армию шарлатанов и мистиков, обещающих ему вечную жизнь.
Кроме них императора окружают и настоящие ученые, например Тихо Браге – математик и астроном - и Йоханнес Кеплер, который делает великую работу по занесению на карту орбиты Марса.
Параллельно разворачивается еврейская линия книги. Тут главной героиней является экзотически красивая Рохель, дочь местечковой украинской еврейки и казака. Золотоволосая Рохель, несмотря на свой статус замужней женщины, привлекает внимание самого императора Рудольфа, но предпочитает ему скоротечный роман с Големом. Поведение молодой женщины вызывает гнев еврейской общины, ее продолжает преследовать своими домогательствами Рудольф, и ей не остается ничего иного, кроме как бежать с мужем в свободолюбивый и свободомыслящий Амстердам. Там она становится образованной женщиной, учит других и даже пишет книги – этакая Гликль из Гамельна.
Перед нами помесь магического реализма, который выходит на первый план в сценах, изображающих двор Рудольфа и сотворение Голема, и просто реализма, главенствующего в описаниях еврейской семейной и общинной жизни. Еврейские реалии подробно и достоверно откомментированы, за что отдельное спасибо переводчику и редактору.
Прага, любимая младшая дочь европейской литературы, состоит в романе из двух сфер - еврейской и нееврейской. Они пересекаются при фантастических обстоятельствах, но и без них неразрывно связаны друг с другом самой географией. За пределами Праги лежат дикие степи Украины, откуда родом Рохель, и продвинутый Амстердам, где она заканчивает свою жизнь. Вообще эта женщина с кошачьими скулами и волосами цвета липового меда, с проворными пальцами портнихи и пытливым умом – главная движущая сила романа, и даже Голем, по сути, лишь оттеняет ее. А детективная линия – совсем не главное.
Перед нами прежде всего роман о Праге, а он невозможен без выглядывающего из-за абзацев Кафки. Здесь автор дает себе волю, щедро впуская галерею почти кафкианских безумцев на страницы, описывающие окружение Рудольфа. По сравнению с ними даже Магараль, создатель Голема, кажется трезвым и практичным человеком, а его творение – по сути хороший еврейский мальчик, просто очень больших размеров.
**
Когда профессора начинают писать романы, пугаешься возможной академичности повествования. Но в «Книге Сияния» ее нет – еще меньше, чем в прекрасном «Заговоре бумаг» Дэвида Лисса, тоже профессора, но историка.
Закрыв «Книгу Сияния», сожалеешь о том, что еврейская история России так до сих пор и не отражена в адекватных исторических романах – пусть даже и без детективной подоплеки. Если в англоязычной литературе подобные книги являются уже практически мэйнстримом (достаточно вспомнить Ноаха Гордона и Наоми Раген), то запутанная и славная судьба российского еврейства еще ждет своих бытописателей и детективщиков.
