Парень занимается сексом с подружкой и просит ее встать на четвереньки, потому что хочет отыметь ее в зад. А подружка такая: «У-у, это же извращение». А парень ей: «Послушай, “извращение” — это очень сильное слово для шестилетки».
Дебют любимого народом рок-музыканта в большой литературе состоялся двадцать лет назад. В 1989-м вышел роман «И узрела ослица ангела». Это был, без преувеличения, шедевр: вязкий, жуткий, мрачный и безысходный текст, музыкальный, как песни Кейва того периода. Автор был одержим Богом, смертью и насилием, и результат был вполне потрясающ. Ветхозаветная эстетика граничила с «южной готикой», и критики в кои-то веки угадали, поставив «Ослицу» в один ряд с книгами Уильяма Фолкнера и Флэннери О’Коннор. Следующей книги Кейва ждали почти так же, как ждут нового поэтического сборника Леонарда Коэна.
И вот — рок-проза двадцать лет спустя. Время действия — 2003 год, место действия — Брайтон и окрестности, где, собственно, и проживает ныне автор. Зайка Манро, сын умирающего от рака легких восьмидесятилетнего торговца антиквариатом Зайки-старшего, отец девятилетнего проблемного вундеркинда Зайки-младшего, наизусть выучившего энциклопедию, торгует вразнос косметикой и трахает все, что движется. Одно слово — кролик. По имени Зайка. Его жена тем временем горстями ест таблетки, потому что у нее депрессия, вполне объяснимая мужниным промискуитетом. Видимо, на ее месте любая жена к четвертой главе бы повесилась.
На самоубийстве жены движение сюжета заканчивается. Папа, считая, что сыну лучше учиться торговому ремеслу, а не ходить в школу, начинает возить его кругами по своим клиенткам, которых он старается разнообразно приходовать, а сын, дожидаясь папу в машине, общается с призраком мамы в оранжевом. Помимо этого мало что происходит — до самого бого… точнее, демоноявления в конце, когда все участники, числом два, как-то моментально умнеют и видят свет. Да поздно, случается конец романа. По ходу же действия — ничего, только бабы дают Зайке-папе все меньше и меньше. Даже количество фетишей практически не увеличивается. Как и в начале, они ограничиваются энциклопедией и фигуркой Дарта Вейдера из «Макдоналдса» для сына (естественно, чем еще иллюстрировать библейскую связь поколений, как не мемом «Люк, я твой отец»?), — и золотыми шортиками Кайли Миноуг, а также вагиной Авриль Лавинь для, разумеется, папы. Смерть какого из трех Заек Манро стала названием романа, я вам не скажу, чтобы не лишать вас зачаточной интриги.
О, мои глазки, ушки и усики… Никакое количество литературных критиков, полагающих книгу Ника Кейва «порнографией», «этюдом о сложных психологических отношениях отца и сына» или «исследованием культуры английских мачо», не убедит меня, что «Смерть Зайки Манро» — не книга о просто-напросто шлемиле. Наш Зайка сексуально одержим, помадит кок, носит рубашки попугайских расцветок и идиотские галстуки с кроликами, убежден в собственной половой неотразимости и не способен взглянуть на себя со стороны или вовремя остановиться. Наш Зайка — типичный шлемиль. Шлемиль, можно сказать, с историей.
Предок его — Петер Шлемиль у Адельберта фон Шамиссо (1814). Тот, как вы помните, загнал свою тень дьяволу за бездонный кошелек, но общество отвергло человека без тени: слишком подозрительный. Классика: «Скажите, зачем вы разделись догола и прыгали в заросли кактусов?» — «В тот момент мне казалось, что это неплохая мысль». В случае Зайки, мы понимаем, бездонным кошельком выступает неопадающий член, а дамочки, что разбегаются в ужасе от дикого мужика с вываленным наружу болтом, гоняющегося за ними, многое скажут нам об отношении общества к перепаянной версии наивного зайки, верящего, что сексуальные домогательства сойдут ему с рук. Ну или с другой части тела.
Само слово «шлемиль» пришло в английский из идиша примерно в 1892 году, а в идише, как считают специалисты-лексикографы, завелось благодаря библейскому персонажу Шелумиилу, начальнику колена Симеонова. Некоторые источники полагают, что Шелумиил этот — не кто иной, как Зимри (Замврий), сын Салу, открыто (в спальне) прелюбодействовавший (возлежавший) с моавитянкой (мадианитянкой) Хазвою (Хааной), за что они оба пронзены (истреблены) были мечом (копьем) прямо in flagrante delicto. В пылу, так сказать, деяния. Учитывая эдакую множественность библейской ономастики и вариативность толкований (ибо во всей истории, пожалуй, бесспорно только, что они поролись чуть ли не у всех на виду, а прикончил их праведный Финеес, «встав из среды [опять же] общества», Числ 25), можно считать, что сей бессчастный коленоначальник, как бы его там ни звали на самом деле, и есть первый в истории цивилизованного человечества шлемиль. Не повезло мужику, что сказать… Чем заканчивается роман Ника Кейва — см. название.
При всей краткости и резвости такого сравнительно-литературоведческого очерка, понятно, что уже в библейской истории звучат типичные блюзовые ноты. Шлемиль, без сомнения, всегда был одним из главных персонажей блюза, где на месте песика мог оказаться любой подручный зайка:
Давай я буду твоим щеном, пока большой кобель в бегах,
Давай я буду твоим щеном, пока большой кобель в бегах.
Когда вернется, скажешь: ты нас перепутала впотьмах…
— Большой Джо Тёрнер, «Ребекка»
Болотным духом блюза Дельты был пропитан весь первый роман Кейва. А вот во втором не только блюза или рока, но и вообще никакой особой музыки, в общем, не играет, как бы ни старались автор с Уорреном Эллисом раскрасить его разными звуками. Разве что фоном по радио, но мы знаем, что сейчас крутят по радио, — см. фетиши. «Смерть Зайки Манро» — обычный добротный мейнстрим, вполне изящный путь отхода симпатичной стареющей звезды панк-рока в «большую литературу». Дневник наблюдений за еще дрыгающейся природой, бесстрастные критические заметы натуралиста о повадках кроликов, которые, известное дело, только жрут и совокупляются. Мясо для «приличных переводчиц», впадающих в ужас от слова «жопа». Пища для книжных червей.
Такой вот скверный анекдот. Такие вот у кроликов теперь сказки.
Другие зайки и кролики:
Заяц ЦЦ. Ой, извините, ПЦ
Кроличий остров в земле обетованной
Адаптивные способности кроликов
