Есть книги, после которых мне хочется узнать об авторе все. Кто он, чем занимается, где работает, как живет. Понять, почему его личность интереснует больше самого произведения.
Что же тогда побуждает меня искать не упомянутые в автобиографии факты и домыслы, пытаться распознать наше неуловимое общее с автором? Почему я мечтаю познакомиться с «моим» писателем и стать к нему ближе? Я хочу стать таким, как он. Ответ спрятан не в глубинах психоанализа и не в гендерных теориях. Я читаю рассказ, в котором узнаю себя, он – обо мне. В нем написано то, о чем я сам давно бы поведал, если бы не.
«Ужинаю…Мне вдруг хочется немедленно уехать отсюда и начать нормальную жизнь: устроиться на работу, забросить литературное батрачество, жениться и завести детей. Ведь ничего постоянного у меня нет, в карманах моих – бумажки с бесполезными номерами телефонов, табачный сор и леденец без обертки».
Новый сборник Олега Зоберна «Шырь» – это 24 избранных рассказа, написанные за последние шесть лет. Рефлексирующая проза, герой которой, где бы он ни был, чувствует, что ни с чем не связан. Он похож на персонажей первых ивритских прозаиков (и на них самих), которые, вырвавшись из мира устаревших традиций и религии, в новом мире комфортно обустроиться так и не сумели. В рассказах Зоберна люди тоже куда-то едут, занимаются не тем и не там.
«Я подумал о том, что вот так и вся жизнь: летишь и ждешь, когда же закончатся облака».
Его герои хотели бы найти своего Моисея, который укажет им путь, даст законы мироздания, откроет смысл бытия. Порой герои самостоятельны и проницательны, иногда – беспомощны.
«Я с трудом открыл глаза и увидел, что передо мной стоит пророк Моисей в сияющих одеждах.
Я вытер пену с губ и спросил его:
– Моисей, а каково важнейшее из качеств Господа?
– Он всегда может залипнуть сразу везде, – ответил Моисей. – А теперь, Олежа, встань и иди, пора тебе покинуть московскую подземку…»
Философско-фантастические сюжеты Зоберна проходят через очень личную, почти невидимую читателем призму веры. Автор смеется над привычными ритуалами религиозных практик, его герой ищет себя, свой забытый исток.
«Скорее всего, решил я, это боязнь Бога, то есть преуменьшение действительности, судорога перед расширением вселенной».
Зоберн-романтик прячется от нас в размышлениях о прошлом России, о ее будущем. Но когда его кумир – голландский писатель – неожиданно умирает, автор спешит попасть к нему на похороны, желая во что бы то ни стало вложить в гроб покойного свою книгу.
«Книгу я положил между правым боком писателя и стенкой гроба. На титульном листе книги я еще в самолете написал несколько слов. О содержании этого sms Богу умолчу, потому что оно касается только Господа, Яна Волкерса и меня».
В его сюжетах подразумевается наличие неназываемого, того, что не может быть выражено привычным языком. Это познание мира путями нерациональными, а вовсе не очередная попытка «инфантильного философствования». Мир Зоберна и его героев – это мир текста. Их задача – понять, о чем этот текст, и, не упустив ни одного знака, правильно его прочитать. Зоберн демонстрирует истинную текстовую природу реальности вещей, их возможность быть упорядоченными и вне привычного контекста.
«Солнце скрывалось примерно посередине слова GIng. …Солнцу даже в кошмарном бреду вряд ли могло показаться, что по моей воле оно будет всего лишь исчезать за латинскими буквами, немного левее желтого портового крана с черной надписью KALMAR, исчезать, частично скраденное белесым дымом из трубы безвестной котельной, исчезать, напоследок мазнув киноварью некоторые удачно застывшие относительно заката поверхности кораблей и явив пресловутую дорожку на воде взору русскоязычного парня по фамилии Zobern, временно проживающего в одном из домов квартала Maashaven oostzijde».
Зоберн смотрит на мир взглядом человека, которому небезразличны секреты вещей. Иногда вера в постижение иных миров слабеет, и от этого становится страшно. Мы прячемся от таких мыслей за городом, в незнакомой стране, в замысловатом сюжете. Это бесконечный поиск удобств и соответствий, о которых всю жизнь мечтают, говорят, пишут. Так горожане, которым надоела их суетливая жизнь, бегут на дачу, зная, что через день-два все равно придется вернуться в город.
И в финале оказывается, что писатель наш – всего лишь точка опоры, на которой мир мало-помалу поворачивается. А мы-то (по неопытности, конечно), уже и о знакомстве грезили.
И другие опыты невесомости:
Настроения
Обстоятельства жизни
Странные похороны
