Нет, это не литература! Что угодно, только не литература! Эдак ведь кто угодно может издать свой ЖЖ в твердом переплете, объявить хаотичное собранье разнокалиберных историй, заметок по случаю чуть ли не афоризмов – романом. А ведь и композиция какая-то неправильная, и на первый взгляд кажется, что ее вовсе нет, а уж язык-то, язык – видно, слов автор не выбирал, лепил первое, что в голову придет. Да еще и матерится как сапожник.
Сегодня, в мире, избавляющемся от нелепых табу, гомосексуальность не является чем-то таким, в чем признаются, смущаясь, или вообще как-то специально признаются. Но когда тебе 15-17-19, а вокруг не просто советская Сибирь, а Затулинка – самый пролетарский, «гопнический» район Новосибирска – какую смелость нужно иметь, чтобы рассказать об этом друзьям, «четким пацанам»!
«Ну а мацал хотя бы кого-нибудь?» — спросил он меня на трибуне манежа во время соревнований по выездке. Мы и без того сидели очень тесно. «Я с пацанами», — нашел в себе смелость признаться я — и с вызовом посмотрел Максу в глаза.
А каково признаться родителям – дальнобойщику-папе и интеллигентной маме – в том, что запланированной свадьбы не будет, но вступить в брак их сын все-таки намерен, только не с невестой Леной, которую родственники все равно не одобряли – «Куперфильд или, как ее, Фельдман? Что за невеста с такой фамилией?» – а с будущим светилом науки, звездой Академгородка, «тонким еврейским мальчиком» Олегом? «Я потеряла сына» — мама не разговаривает со мной несколько месяцев.
«Кентавр vs Сатир» – coming out длиною в жизнь. И если в Германии, куда переезжает герой романа, его сексуальная ориентация воспринимается как нечто вполне обыкновенное, даже защищает от нелепых обвинений в харрасменте, то в России герой Андрея Дитцеля сталкивается с постоянным неприятием родных и близких. Отсюда – бравада, напускной цинизм, желание кому-то что-то доказать.
Одна из частей романа называется «Повесть о спартанцах». 300 «спартанцев» – случайных партнеров – сменил дитцелевский кентавр-сатир за год. 300 ярких встреч, бездумных и безболезненных расставаний, неожиданных и пикантных ситуаций описаны во всех физиологических подробностях.
В эссе «Порнографическое воображение» Сьюзен Зонтаг писала, что хорошая эротическая проза отличается от «серьезной литературы» только тем, что в ней принята одна маленькая условность – сексуальное начало ставится на первый план, и его первичная, превалирующая над остальным ценность никого не удивляет, воспринимается как должное. Хороший фантастический роман, несмотря на обилие в нем зомби или галактических пришельцев, всегда рассказывает в первую очередь о людях, об их чувствах и переживаниях. О том же самом «История ока» Жоржа Батая или анонимная «История О», несмотря на то, что их герои осуществляют дичайшие, причудливые фантазии – может быть, и наши собственные.
Об этом же – и фанатически гиперсексуальный, фонтанирующий нежностями и непристойностями «Кентавр vs Сатир» Андрея Дитцеля.
Объясняю немецкому другу, о чем будет моя книга: «Главный герой раньше вел беспорядочную жизнь, а после ряда испытаний остепенился». — «Ты точно уверен, что это будет кому-то интересно?» — спрашивает друг.
Интересно. Читать о том, как человек ищет и принимает себя и убеждает окружающих принять его, всегда интересно. Главный герой романа себя находит. Его образ жизни, даже в «остепенившемся» варианте, многих шокирует, но внутренняя гармония и взаимопонимание с любимыми людьми обретены.
Не всем персонажам «Кентавра vs Сатира» повезло как рассказчику. Чтобы найти себя, одной сексуальной ненасытности мало, нужны смелость и честность перед самим собой. Мустанг, случайный любовник главного героя, врет себе и стремится доказать, что он «не такой», что он «нормальный», и даже с любимым мужчиной прячется за гендерными стереотипами.
Мустанг был сильным и нежным. Только активом, — видимо, в угоду народному убеждению, что эта роль бросает на личность не такую позорную тень.
В результате Мустанг обречен на вечную ложь и насилие над собой, разбито сердце его девушки, узнавшей, что она была для любимого всего лишь «дамой-ширмой», а человек, который мог бы стать счастливой и настоящей любовью Мустанга, превращается в мимолетное воспоминание.
Не менее печальна история другого персонажа, художника и философа Анди, основателя артистических колоний в Германии и Израиле. Он верующий, но не принадлежит к какой-то конфессии, а придумывает собственную религию, строгую и беспощадную. В ее рамках он отказывается принять не только собственную гомосексуальность, но и вообще всякую телесность. Анди слышит голоса ангелов и уезжает в Израиль, надеясь, что красота и особый дух этой земли позволят ему спастись.
Анди стал работать в кибуце Эйн-Геди. В последние времена стоило жить именно там, где в Мертвое море впадает черный Кедрон, — чтобы получше рассмотреть Страшный суд, когда он начнется. Что это произойдет вот-вот и где-то поблизости, сомнений не оставалось.
Но конец света все не наступает, и Анди мечется между Святой Землей и университетом в Гамбурге, где он шестнадцать семестров пытается написать диплом.
Все, что пишет поэт и прозаик Андрей Дитцель, представляет по сути единый метатекст. Например, сборник рассказов «Slavistika», выходивший раньше, почти целиком вошел в «Кентавр vs Сатир» – на этот раз как часть романа. А невеста его героя-рассказчика Лена уже появлялась в поэме Дитцеля «Материнская линия», попавшей в свое время в шорт-лист поэтического конкурса проекта «Эшколь»
…Мы не были парой.
Нет синагоги, не будет рая. Немцы в вестфалиях и бавариях.
Последние еврейские дочки рожают сыновей чувашам и татарам.
Книг, написанных на основе блогов, сейчас немало. Самые известные авторы – Алмат Малатов и Марта Кетро. Но они все-таки проходят по ведомству литературы массовой, развлекательной. Почему же «Кентавр vs Сатир» – метароман, где выдержки из интернет-дневника, соединенные неявным сюжетом, издает рафинированная, подчеркнуто эстетская KOLONNA Publications, впервые по-русски издавшая Пола Боулза и Фланнери О’Коннор? Может быть, потому, что книги «Колонны», несмотря на свою утонченность, оказываются литературным хулиганством высочайшей пробы, которое и делает возможным не только новаторство формы, но и иной, смещенный взгляд на мир. И уж этому требованию роман Дитцеля отвечает вполне.
И еще о поисках идентичности:
Сексуальной
Творческой
Терминологической
