Кэти Ш. рассказывает о детстве в привилегированном интернате Хейлшем. Пруд для домашних уток, поля, заросли папоротника, воспитанники и опекуны. Детей настойчиво, даже слишком настойчиво, побуждают заниматься творчеством. Мальчика, который хорошо играет в футбол, но плохо рисует, травят одноклассники. Правда, потом травля прекращается, да и была она не очень страшная — от отношений подростков в закрытом интернате ожидаешь большей брутальности. Кто-то кого-то дразнит, кто-то с кем-то ссорится, опекуны иногда ругают воспитанников, у главной героини Кэти сложные отношения с подругой Рут и мальчиком Томми, но в целом все спокойно. Дети учатся, рисуют, лепят и пишут стихи. Периодически приезжает некая Мадам и отбирает лучшие работы, чтобы выставить в полулегендарной Галерее. Саспенс, однако, нарастает. Что-то тут не так. Читатель узнает подробности вместе со взрослеющими детьми — из недомолвок, намеков и, наконец, прямых высказываний. Оказывается, у воспитанников Хейлшема не может быть детей. Им почему-то особенно строго запрещено курение, настолько строго, что либеральные опекуны изымают из библиотеки книги о Шерлоке Холмсе — там слишком много курят.
Хейлшем – эксперимент. Гуманные педагоги устраивают выставки лучших работ, доказывая, что воспитанников интерната нельзя считать недочеловеками. Опекуны дают будущим донорами детство, но не могут изменить их участь. У всех них впереди от одной до четырех выемок.
Реакция доноров на извещение о четвертой бывает самая разная. Некоторые говорят об этом и говорят, бесконечно и бестолково. Другие ограничиваются шуточками, третьи вообще не желают затрагивать эту тему. И есть у доноров странная склонность видеть в четвертой выемке повод для поздравлений. К донору, который «идет на четвертую», пусть даже он и не вызывал раньше больших симпатий, относятся с особым уважением. Не остаются в стороне даже врачи и сестры: когда донор, которого готовят к четвертой, приходит на обследование, медики встречают его улыбками, жмут ему руку.
В романе изображена жизнь вне религии. В Хейлшеме Бога нет, нет его, скорее всего, и во внешнем мире. Вопрос об этичности клонирования не обсуждается. Единственный околорелигиозный вопрос, который волнует героев книги, – наличие у клонов души. Опекуны собирают их рисунки и стихи, чтобы доказать: души есть.
К концу романа выясняется, что Хейлшем закрыли. Люди опять, как когда-то, предпочитают не думать о том, откуда берутся донорские органы, не думать о клонах и тем более об их душах.
Заманчиво рассматривать историю клонов-доноров как развернутую метафору человеческой жизни вообще. Вначале детство, золотой век (только потом понимаешь, что он золотой), учишься интересному, дружишь и ссоришься, потом переходный возраст и мысли о сексе (в Хейлшеме они неизбежно приводили к туманным мыслям о донорстве, эросе и танатосе). Потом взросление, подготовка — и начинаются выемки. Отбирают время, отбирают надежду, оказывается, что интересное, которому учили, не пригодилось, отбирают чувство собственного достоинства, идеалы, принципы, иллюзии. Ничего страшного, просто жизнь, надо ведь делать карьеру, сохранять брак, менять машину, покупать дом. Доноры постепенно, по кусочку, теряют свои тела, а так называемые нормальные люди — души. Да и вообще, все умрут, просто клоны — несколько раньше.
Но это слишком прямолинейно. Не будем и сравнивать воспитанников Хейлшема с евреями. Ну да, они с детства знают, что избранные, но не очень знают, для чего. Оказывается — для страданий. А некоторые воспитатели почему-то их так боятся, что не могут дотронуться. Хотя хвостов нет, рогов нет. По образу и подобию.
Поговорим лучше о сопротивлении и покорности. В интернете читатели возмущаются: «Почему они не сопротивлялись?! Почему не пытались бежать?» (Вопрос, который задавали и другим жертвам садистских экспериментов XX века.) Да что там — никто даже не кончает жизнь самоубийством. Может быть, у клонов все-таки что-то не то с душами — в конце концов, они скопированы с обычных людей. Но среди обычных людей встречаются бунтари. Клоны же способны только на создание легенды об отсрочке: мол, если паре удастся доказать, что они действительно, по-настоящему любят друг друга, им дадут погулять еще года три. Напрасные надежды, как мы понимаем. Гуманные опекуны ни разу не пытались спасти донора хотя бы под предлогом сохранения жизни выдающегося художника. Видимо, среди выпускников Хейлшема есть очень способные, но ярких талантов нет. Может быть, для этого они слишком покорные?
Сентиментальный и страшный роман Исигуро странным образом задевает за живое даже читателя, который не любит ни сентиментального, ни страшного, а фантастику вообще не признает. Дело в удачно выбранной интонации. Исигуро умеет доверять повествование героям. В получившем «Букера» «Остатке дня» это дворецкий, в «Не отпускай меня» — помощница доноров Кэти, которая всю свою недолгую жизнь вспоминает Хейлшем. В романе нет напрямую выраженного социального пафоса и вообще почти нет окружающего мира, есть только жизнь будущих и настоящих доноров: милые сердцу мелочи, скромные мечты, сильные, но как будто приглушенные чувства, слова и жесты, которые помнишь годами, тихие ссоры, карманные интриги, трогательные примирения и точно отмеренная порция печали.
И еще о клонах и сопротивлении:
Есть ли у клона душа? А еврейская душа?
"Еврей, настигнутый войной / обязан не сопротивляться"
Новые части тела
