Допустим, семейная сага. О том, как получаются семьи, как складываются дружбы, каким эхом они откликаются много лет спустя. О том, как все сохраняется, не заканчивается ничего, даже если в линейный ход событий вмешиваются пространства и времена. О том, как строятся взаимосвязи, как они однажды распадаются и как разлетаются осколки. Как потом люди пытаются скроить себе новые жизни, не могут забыть, остаются недоделанными, изодранными, и в ткани зияют просветы на месте потерянных людей и событий, оборвавшихся и внезапно обернувшихся воспоминаниями. Всё со всем связано, не так ли? Допустим.

Это простая история, без особых секретов, почти без интриг. История людей, необязательно знакомых друг с другом, но сложным образом связанных. Несколько семей, два континента, многое случилось, еще больше — не успело. Майкл Ондатже пишет о взаимосвязях, но сквозь сложную связную структуру пробиваются случайности, и структура ржавеет, ветшает, распадается. Семья складывается невзначай: отец и мать, их общий приемыш, родная дочь, приемная дочь; мать умерла в родах, и отец забрал из роддома не одну девочку, а двух — вторая новорожденная тоже лишилась матери, и, очевидно, за одного битого двух небитых; семья глубоко дисфункциональна, лет двести назад из нее вышел бы полный актерский состав для готического романа, а сейчас получается лишь грустная история о четырех разбитых сердцах. Ненароком складывается первая любовь: две сестры, один юноша, то ли брат, то ли учитель, то ли возлюбленный, и ту из двух, которая становится его избранницей, он выбирает почти невольно — хватает одной встречи, одного внезапного ливня. Случайны люди в жизни личности, прежде известной как Анна: предмет ее исследований, писатель Люсьен Сегура, выводит ее к новой любви, цыгану, который оказался поблизости тоже совершенно случайно. Нечаянны люди в жизни Люсьена Сегуры: из супружеской пары, не глядя купившей соседний дом, спустя долгие годы прорастают — через прочитанные в детстве романы Дюма, неосознанную любовь, долгую дружбу, войну, дифтерит, брак, дочерей, замкнутость, одиночество — книги, которые прославят писателя под чужим именем; цыганское семейство, встреченное в поезде, становится друзьями его последних дней, но и эти друзья случайны, и так же ненароком они исчезнут из его жизни.

И обратился я, и видел под солнцем, что не проворным достается успешный бег, не храбрым — победа, не мудрым — хлеб, и не у разумных — богатство, и не искусным — благорасположение, но время и случай для всех их.
(Екк 9:11)
Карты сданы, каждый знает только свою руку, игра продолжается. В покере важно, у кого какие карты, еще важнее, хорошо ли владеешь собой, хорошо ли умеешь блефовать. Но когда играешь с мирозданием, блеф не спасет. Выиграть у него по мелочи возможно, однако за этим столом ты постепенно и неизбежно проигрываешь любовь, надежду, прошлое и память о прошлом.

Мироздание не мухлюет. Оно просто всегда выигрывает.

Какие карты сданы личности, более не известной как Анна, игроку Куперу, хромой лошаднице Клэр, цыгану Рафаэлю, его отцу-вору, писателю Люсьену Сегуре, который всю жизнь учился прятаться в себе от окружающего мира, его соседям — юной Мари-Ньеж и ее сумрачному мужу Роману, прототипам семи приключенческих романов? Жизнь идет как идет, что впереди — неясно, каждый шаг — в темноте, каждый жест — ощупью, каждое слово рискует вызвать цепную реакцию, и неизвестно, к чему она приведет.

Калитка памяти открывается в обе стороны, отзвук эха летит повсюду. Время можно закольцевать. Ночью нас преследуют абзац или сцена из другой эпохи, слова незнакомца. Громкие хлопки разноцветного флага переносят меня в тот внезапный буран. А сложена карта перемещает в иные края. Повсюду я вижу Купа, сестру и отца (я их представляю повсюду), как и они, наверное, тревожатся, что меня нет рядом. Не знаю. Мы связаны тоской по тому, что не случилось.
Память — последнее, что проигрываешь, потому что память — последнее, что решишься поставить.

Я жила на Дивисадеро-стрит. Дивисадеро происходит от испанского «division» — межа, что некогда отделяла Сан-Франциско от лугов Пресидио. Другая версия гласит, что источником стало слово «divisar», означающее «смотреть издали». (Близлежащая «высотка» называется Эль Дивисадеро.) Место, с которого смотришь вдаль. Наверное, этим я и занимаюсь. Вдали высматриваю тех, кого потеряла, и вижу их повсюду.
Утешительно думать, что есть план, есть воля — хоть чья-нибудь, — что это взаправду система, что в ней возможно замыкание разорванных связей, поскольку их разрыв произошел согласно плану, что если жизнь вдруг слетает с рельс, это просто стратегический блеф. Готовы же мы допустить, что в нужный день и час Иаков неслучайно оказался у колодца, где встретил Рахиль. Что в нужный день и час дочь фараона неслучайно вышла к реке, где нашла корзинку с младенцем. И не бывает того, что не случилось, поскольку случается все, что до́лжно, timing is perfect, а когда история подходит к концу, причины и следствия очевидны. Посреди истории, которая не заканчивается, не поймешь, что с чем связано. Единственная постижимая причина всего — та рука, которую тебе сдали в самом начале совершенно случайным образом, время и случай для всех. Какие карты разыгрывал, к примеру, Иаков? А Рахиль? А дочь фараона? В какой момент они поставили любовь, надежду, прошлое, память о прошлом? И кто выиграл на самом деле?

Мироздание невозмутимо сдает, повышает ставку, предъявляет роял-флаш. Voilà.