Борхес считал, что Вавилонская башня – это библиотека, где собраны все существующие книги, только они могут поднять человечество до небес. Современные художники Игорь Иогансон и Марина Перчихина все текущее десятилетие строят Вавилонские Ямы – для Космоса верх и низ едины, и подлинных высот можно достичь, двигаясь в любом направлении. О том, что путь в небеса не обязательно однолинеен, пишет и Тед Чан, обращаясь к классическому библейскому сюжету. Герои его рассказа «Вавилонская башня» вдруг обнаруживают, что земля и небо замкнуты в ленту Мебиуса, а башня, которую они строят, – перемычка этого вывернутого наизнанку мирового кольца.
Каким-то образом свод небес оказался под землей. Словно земля и небо лежали бок о бок, опирались друг на друга, хотя и были разделены многими лигами.
<…>
Люди воображают себе землю и небеса как углы таблички, а между ними растянувшиеся небо и звезды. На самом же деле мир загадочным образом свернут так, что земля и небо соприкасаются.
(«Вавилонская башня»)
Что, если существует язык, в котором нет категории времени и одним словом обозначаются не только прошлое и настоящее, но и будущее? И что, если это не причуда грамматики, а чья-то реальность, которую язык адекватно описывает? Исследователю-лингвисту Луизе Бэнкс удалось поработать с таким языком и его носителями – семиногими (или семирукими?) инопланетянами-гептаподами.
Для гептаподов язык перформативен: вместо того чтобы информировать, они актуализируют. Действительно, гептаподы заранее знают, что будет сказано в любой беседе; но чтобы это знание было истинным, беседа должна состояться.
(«История твоей жизни»)
Большего об этом языке Луиза узнать не смогла, не говоря уже о его носителях – гептаподы прилетели получать знание, а не делиться им. Зато ей удалось узнать другое – прошлое, настоящее и будущее одновременны, и то, что мы помним, и то, о чем мы вспоминаем, не менее реально, чем то, что еще только предстоит испытать.
Погибшая дочь Луизы не потеряна – она жива, и каждую минуту, что мать о ней помнит, она одновременно и младенец, и своенравный подросток, и выпускница университета в смешной шапочке бакалавра. Сам Тед Чан говорит об этом рассказе: «Мне пришло в голову использовать вариационные принципы физики, чтобы рассказать историю о реакции человека на неизбежное».
А что, если верна не современная научная картина мира, а средневековая, которая была не менее научной, чем наша? Только вот науки были другие. Вместо теории эволюции – теория преформации:
… все живые существа были созданы давным-давно и одновременно, а те, что рождаются сейчас, есть лишь увеличение доселе невидимого. Хотя все рожденные кажутся новыми существами, их гомункулусам на самом деле множество лет, ибо на протяжении всей человеческой истории они переходили от одного поколения предков к другому, дожидаясь своей очереди родиться.
(«72 буквы»)
Вместо химии – алхимия, вместо астрономии – астрология, а самое главное – всем управляют слова и буквы. Каббала здесь оказалась непреложной истиной. Но только пользуются ею не для того, чтобы узнать имя Бога, как задумывали иудейские мистики, а чтобы создавать все новых и новых големов, сильных, умелых, но безвольных и безмолвных, во всем послушных человеку. Производство их поставлено на поток, а принципы номинации изучаются в ведущих университетах мира.
Изучение принципов номинации Роберт Стрэттон продолжил в Кембридже, в Тринити-колледже. Там он изучал каббалистические тексты, написанные столетия назад, когда номинаторов еще называли баалей шем, а автоматы – големами.
(«72 буквы»)
Как ни странно, и к этому алхимико-каббалистическому миру оказывается приложима марксистская теория, только отчуждение касается не средств производства, а букв и слов, которыми завладели капиталисты. Ремесленники, лишенные возможности кормить семью, в этом мире превращаются в луддитов, только разрушают не ткацкие станки, а ненавистных конкурентов-големов. На улицах пачками разбрасывают прокламации и памфлеты:
«Останутся ли люди повелителями ИМЕН или же имена станут повелевать ЛЮДЬМИ? Сколько лет капиталисты копят имена в своих сейфах, охраняя их патентами и накапливая богатства уже только потому, что владеют БУКВАМИ, в то время как простой человек должен надрываться ради каждого шиллинга. Они станут терзать АЛФАВИТ, пока не выжмут из него все до последнего пенни, и лишь тогда бросят его нам как подачку. Сколько еще мы позволим им грабить себя?»
(«72 буквы»)
Что, если на машине времени человек сможет прилететь к самому себе, рассказать о зарытом кладе, предостеречь от неминуемой ошибки? Изменится ли в этот момент его судьба?
Прошлое и будущее ничем не отличаются друг от друга… Человек не в силах отменить ни того, ни другого, зато он может лучше узнать и то, и другое. Мое путешествие в прошлое не отменило произошедших событий, но то, что мне удалось узнать, изменило все, и я наконец понял, что иначе просто не могло быть.
(«Купец и волшебные врата»)
Умение задаваться вопросом «Что, если?..», экспериментировать, не пытаясь предугадать результат, принадлежит не нашему веку, а научной революции Нового времени. Благодаря безоглядному любопытству, бескорыстному естествоиспытательскому риску того времени сформировалась классическая научная картина мира, которую мы снова и снова испытываем на прочность. Но, сколько ни экспериментируй, одно остается неизменным и в то же время не может быть познано до конца – природа человека. Фантаста Теда Чана, лауреата множества престижных премий, можно назвать продолжателем дела Курта Воннегута, и, он, кстати, ссылается на Воннегута в примечаниях к своим рассказам. О чем бы Чан ни писал, в какие невероятные ситуации ни ставил бы своих героев, на самом деле его интересует одно: где граница человеческого и есть ли она. Есть ли предел совести, взаимопониманию, состраданию и любви, и если есть — что за ним?
Мне кажется, что Книге Иова не хватило смелости пойти до конца: если бы автор был по-настоящему привержен идее, что добродетель вознаграждается не всегда, не кончилась бы Книга тем, что Иов по-прежнему нищ, наг и бездомен?
Теду Чану смелости не занимать. Он пишет научную фантастику и ставит самые рискованные эксперименты в духе ученых Нового времени, но область его исследований – не мертвая природа, не космические законы и не притяжение элементов, а природа человека, которая выдерживает проверку на прочность и на вершине Вавилонской башне, и в мрачных глубинах ада.
И другие невозможные вещи:
Война за остров Крым
Роман-шансон и квадратная Лолита
Буратино на кресте
