Дэвид Г. Роскис. «Страна идиша. Воспоминания»
Пер. с англ. В. Апанасика, Л. Черниной
М.: Текст; Книжники, 2012
Серия «Чейсовская коллекция»

Сквозь ноты и буквы, сквозь стихию музыки и поэзии проступает фотографический образ прекрасной юной девы. Это Маша Вельчер-Роскис. Мать. А идише маме, чьим девизом было: «Жить, дожить и пережить». Именно вокруг матери строится повествование, литературный мемуар Дэвида Рос­киса, ее младшего сына.

Маша Вельчер происходит из непростой виленской семьи. Семья эта настолько плотно вписана в культурный контекст довоенного Вильно, что практически стала культурным слоем города, предметом реконструкции и изучения для нового поколения исследователей. Таких, например, как Анна Липхардт или Джошуа Карлип.

Семья Маши владела одной из важнейших для еврейского книгоиздания типографий. «Печатный дом Мац» на протяжении десятилетий выпускал тома религиозной литературы. И вся дальнейшая история семьи Роскис будет связана с еврейской книгой, еврейской культурой, еврейскими духовными ценностями.

Так сложилось, что жизнь этой семьи проходила, в основном, в трех диаспоральных Иерусалимах — Йерушалаим де Лите (Вильно), Йерушалаим бам Прут (Черновцы), Йерушалаим де Канадэ (Монреаль). Конечно, «нижний Иерусалим» тоже появится в истории и сыграет свою роль. Однако именно эти островки, они же центры еврейской культуры, подчеркивают цельность идишланда, культурно-лингвистического пространства евреев.

В книге упомянуто множество имен. Незабываемые портреты еврейских писателей, деятелей культуры, педагогов — всех тех, с кем Роскиса свела судьба профессионального и неутомимого исследователя. Многих из них он встретил в гостиной своей матери в Монреале, многих — на дорогах к идишланду: в Тель-Авиве, Иерусалиме, Москве, Нью-Йорке, Кракове, в коммуне Сомервиль.

Из плотного текста Роскиса то и дело выскакивают вертер ун вертелех — словечки и целые фразы на идише. Однако проф. Рос­кис так и не узнал, как его мать научилась говорить по-еврейски. Ее единоутробные братья и сестры говорили между собой по-русски. Ее родители говорили друг с другом на идише. Первым языком Маши был русский. А идиш стал для нее языком протеста — протеста против ассимиляции, полонизации, гебраизации. Именно идиш, разговорный, неэлитарный язык, стал для Маши, а затем и для ее мужа Лейбла выражением их идентичности, их еврейства. Вызовом времени, вызовом окружению. Не только в «старом доме», но и на новой родине. А еще образом мысли, образом жизни их детей. Словечки Маши Доделе впитывал с самого раннего возраста, обдумывал, осмысливал и переосмысливал, наполнял собственным содержанием.

Какова моя роль в нашем семействе, я узнал очень рано. Биньомин-Биньямин — венец главы моей. Рутеле-Рути — счастье мое. Евале — радость моя. А ты, Доделе, моя жизнь. Нет. Гораздо больше…

С такой миссией и таким наследством очень непросто жить и искать себя. Переполненный с детства историями матери, рассказами, воспоминаниями и сплетнями родственников и литературного окружения, Дэвид Роскис долго ждал возможности обрести собственный голос, заговорить. Уже найдя свою тему и свой путь в академической науке (фактически открыв в Северной Америке новую область гуманитарного знания — Jewish Literary Studies), автор рассказывает свою историю, разрешив читателю приобщиться к сокровенному и интимному, к идишланду разрушенному, к идишландам воссозданным. К идишланду, который всегда был в сердце автора, стучал и звал. А теперь будет стучать в сердце читателя, заставляя его отыскивать персональных диббуков и перетряхивать семейный шкаф с историями.