До пятидесятых годов Советский Союз был для Израиля ориентиром не только идеологическим, но и культурным. Слова «За родину, за Сталина» произносили на русском, с Интернационала начинали уроки истории. Первое мая и красный флаг были привычны, политруки местной компартии отправлялись в секретные командировки в Москву, а соцреализм подминал под себя литературу.

Униженному и забитому галутному еврею противопоставлялся новый сильный израильтянин, который к далекому прошлому своих предков не хотел иметь никакого отношения. Главная задача так называемого «поколения Пальмаха» – первого поколения писателей, которые родились и выросли в Эрец Исраэль, – заключалась в том, чтобы фиксировать происходящее здесь и сейчас, запечатлевать веяния эпохи, создавать образ израильтянина, который отвоевывает у природы и у врага каждый клочок земли и обрабатывает его своими руками.

Большинство тех писателей уже давно умерли. Проза их перестала интересовать израильского читателя, хотя в университетах, ради сохранения литературной последовательности, все еще изучают Хаима Хазаза, Самеха Изхара, Моше Шамира. Израильтяне устали от идеологических мечтаний и левого догматизма. Надоели им и повседневные реалии, и военный энтузиазм. И вот опять галутное прошлое, как старая болячка, напомнило о себе, стало актуальным. Его не получилось забыть, скрыть, стереть напрочь.

Вчерашние идеологи-энтузиасты, местные Островские и Фадеевы, а ныне – увенчанные лаврами национальных премий великосветские старики, чьи тиражи давно сошли на нет, пробуют закрутить сюжет помоднее, скроить что-нибудь для нынешнего израильского читателя. Посмотрим, что из этого получается.

Девяностолетний Аарон Мегед, уроженец Польши, выпустил свой первый сборник рассказов в 1950 году. Мегед получил премию Бялика, премию Бренера, премию Агнона, трижды – премию премьер-министра Израиля. В 2003 году Аарон Мегед стал лауреатом премии Израиля по литературе.

Герой его последнего романа «Десять ужасных дней» Юда Геркави, археолог и историк, исследователь древних ханаанейских народностей, однажды просыпается и обнаруживает, что его научная работа по ханаанейской письменности за ночь исчезла. Уверенный в том, что ханаанейские буквы сбежали в Иерусалим, он пускается за ними в погоню. Его ждут неожиданные встречи с давними знакомыми, друзьями и сослуживцами, и беседы с ними разбередят давно забытое прошлое. В Иерусалиме Юде неспокойно и неуютно. Он забредает в незнакомые арабские районы, на него нападают бродячие собаки, встречи со знакомыми заставляют его вспомнить жену-черкеску, которая сбежала от него, чтобы покончить жизнь самоубийством.

Дело происходит накануне войны Судного Дня 1973 года. Напряженная атмосфера как бы готовит Юду к скорому испытанию. Сбежавшие буквы, словно потерянные доказательства легитимности существования еврейского народа на Земле Израиля, тревожат его.

«Мне не давала покоя мысль, что Земля Израиля долгие столетия околдована ханаанейскими чарами, которые и теперь дают о себе знать».
Не дает покоя Юде и вопрос, что он оставит потомкам после смерти. Не это ли голос самого девяностолетнего Аарона Мегеда, которого тоже мучает мысль о наследии и творческом прошлом? Где сейчас все те буквы, которыми написаны тридцать его романов, останутся ли они после его смерти, не канут ли в Лету?

«Я подумал, в чем смысл исследования ханаанейской культуры, которая не оставила после себя ничего. И что я смогу оставить после себя кроме нескольких скучных статей об этой бесполезной культуре? Останется ли тут, на земле, хотя бы частичка моей души? И, если нет, куда же она исчезнет после смерти?»
Я читаю и думаю, неужели этот страх – итог долгой жизни почтенного писателя? Кибуцник и дипломат, Мегед представлял израильскую литературу в Оксфорде в 70-е годы, возглавлял центр израильской культуры при израильском посольстве в Англии. И неужели теперь это все, что ему осталось сказать своему читателю, который вот уже несколько поколений подряд пытается забыть свои истоки? Не знаю. И он не знает — и отправляет своего героя на войну. Там не нужно сомневаться и переосмысливать. Война быстро убивает скуку и оправдывает твое существование, особенно если на тебя, беззащитного, напали, да еще и все сразу.

Юда Геркави, найдя и вновь потеряв свои буквы в Иерусалиме, идет на войну Судного Дня. Его никто не призывал, он записался добровольцем. Он не женат, детей у него нет – типичный холостяк «поколения Пальмах», которому надоели воспоминания и поиски. Как герои большинства романов Мегеда, Юда Геркави страдает от неполноценности и нереализованности. Он что-то упустил в жизни, не успел, его поезд ушел. Он отчаянно пытается связать события в логическую цепочку и ищет причины своей подавленности в прошлом. Это – страх Судного Дня, трепет души перед страхом забвения.

Мегед в своем последнем романе гладит по головке израильского обывателя, который не знает своей истории дальше войны за Независимость. Герою своему либеральный писатель позволяет жениться на нееврейках, и те все равно кончают жизнь самоубийством. Ну а на случай, если совсем уж тоска заест, всегда есть война.

Еще современная израильская литература:
Настроения
Приключения израильтянки в России
Странная книга о странной войне
Известная книга об известной войне
Трудности отношений