Такой пыльной бури здесь не было уже 75 лет. Говорят. Не вообще пыльной бури, этого добра сколько хочешь, «тьма накрыла ненавидимый прокуратором город», вот это вот все, — а именно такой, сентябрьской, рыжей, внезапно пришедшей из Сирии. И, знаете, оранжевое небо — это совсем не так весело, как в советской детской песенке. Вернее, неба нет вообще, горизонта тоже нет, все в рыжем мареве. За ночь и утро, пока мы не проснулись и не закрыли окна, наша временная квартира целиком покрылась тоненькой пленочкой скользкой всепроникающей пыли. Весь «Фейсбук» шутит про «Дюну» и «Безумного Макса»; а что еще остается.
Пять дней мы провели в условном заточении, без кондиционера, выбираясь короткими перебежками в соседние лавочки и длинными — по неотложным делам. Вспоминали анекдот про пессимиста и оптимиста, где пессимист говорит: «Хуже уже не будет!» — а оптимист радостно вопит: «Нет, будет, будет!» По утрам я двигала бумаги на столе, за которым работает М., и следила, сколько понадобится времени, чтобы черный прямоугольник стал рыжим. Часа хватало с лихвой. Пыльным было все, за что ни возьмись, — сковородки в шкафу, тарелки на сушилке, лопасти вентиляторов, Евины игрушки, хозяйские книги, наша одежда, скляночки в ванной. Я ничего не убирала: бесполезно.
На второй день у меня появилась теория: это испытание. Как сорок лет по пустыне, чтобы дошли только достойные, — только версия лайт. Мы приехали в конце августа, в самое трудное для Израиля время в смысле погоды: вроде как московский февраль, только наоборот — слишком ярко и невыносимо жарко. Все местные друзья хором твердили, что такого августа они не припомнят и что хуже уже не будет. Хозяева квартиры вешали в соцсети прохладные фотографии из поездки по Исландии. Мы — в квартире без кондиционера — привыкали к жаре намного быстрее, чем думали. Пили по два литра воды в день, как завещали нам бьюти-журналы. Слегка загорели. Гуляли по вечерам. И тут — пыльная буря. Зачем она? А затем, чтобы инициация. Проверка на прочность. Нельзя же просто так взять и приехать в Землю обетованную. Должна же быть инициация.
Пока сидишь в этой жаре и пыли, внезапно начинаешь слишком много думать, а это вредно. Вот ты, московская барышня средних лет, привыкшая чувствовать себя скорее неглупой и тонкой (и причислять — к нетитульной нации), вдруг обнаруживаешь себя на чужой кухне в районе Центральной автобусной станции города Тель-Авива. Ты босая, в широкой черной юбке и полосатой майке. Тебе невыносимо жарко. Ты жаришь на сковородке воскресные утренние блины, обливаясь потом. И вдруг понимаешь, что здесь ты всегда будешь «русской» теткой, которая на кухне в майке-алкоголичке жарит блины (обливаясь потом) и наверняка в свободное время читает вслух Пушкина, обложившись хохломой. Русской теткой из романов Меира Шалева, которая разговаривает на позорном ломаном иврите с друзьями детей и — позже — внуков. Кто будет считывать твой социокультурный бэкграунд, узнавать цитаты с полуслова? Где твоя любимая подруга — в платьях в пол, опере и безупречном макияже — и обеды с ней каждый понедельник на веранде кафе в «Аптекарском»? Кто тут вообще носит платья в пол? Ты полностью отдаешь себе отчет в том, что двенадцать коробок самых любимых русских книг, с которыми ты, как ни пыталась, так и не смогла расстаться, уже в следующем поколении окажутся среди груд никому не нужных томов в книжной лавочке-библиотеке, где-то в недрах Центральной автобусной станции. Ты отдаешь себе отчет, но все равно их привезешь.
Кончится пыльная буря, спадет жара, найдется квартира, начнется ульпан, жить станет лучше, жить станет веселее. Главное — пить больше воды, пользоваться солнцезащитными средствами, учить язык, беречь силы, вдыхать, выдыхать, достойно выдерживать испытания, ждать, когда пройдет буря.
