Вчера нелегкая понесла меня в Тель-Авив по делам. На один день после начала операции стало тише. Но по дороге началось. То есть пошли сообщения по радио о воздушной тревоге. Сначала в южных городах — каждые полминуты. Ведущие какой-то политической программы не успевали фразу договорить. Они, пока не началось, что-то бурно обсуждали, а потом совсем стихли.

К этому моменту мы въехали в Тель-Авив, и нас торжественно встретила воздушная тревога. Прямо около тель-авивского железнодорожного вокзала.

На самом деле я еще помню войну с Ираком. Иерусалим вообще не бомбили. Но я только приехала, вдвоем с бабушкой, иврита не знаю вообще. Не страшно, но как-то совершенно непонятно, что делать. С одной стороны, прекрасные американские девушки притащили нам с бабушкой два ящика консервов, помогли заклеить окно и дверь. С другой — бабушке было 89 лет, и запихивать ее в противогаз лишний раз не хотелось.

И тогда я придумала.

Напротив окна было большое дерево. На дереве во всю мощь верещала огромная стая маленьких птичек. То есть если начнется газовая атака, то птички отравятся и попадают с дерева, уже не вереща. Логично? Логично! И вот тогда я надену противогаз, потому что окно у меня уже все равно заклеено.

В эту войну мне сказали, что стреляют с юга, значит, прятаться надо у северной стены. На словах легко, но север я умею определять только по мху на дереве. На такси мха не было. Солнце было в зените, да и даже если бы оно четко садилось или вставало, на определение севера мне понадобилось бы минут пять.

Таксист уже врывался в двери вокзала. Вокруг было много солдат. Я решила идти за ними.

Потому что они точно знают, где северная стена. А если они не знают, где северная стена, я все равно пойду с ними, потому что народ должен быть с армией.

Заодно я помахала рукой какому-то чуваку, который снимал все на мобильный. Если я плохо получилась — это от стресса. Всем известно, что стресс пагубно влияет на внешность.