Йетаиш Эйнау
Ох, как же шумел Изрунет по поводу того, что «Мисс Израиль — 2013» стала «эфиопка»…
Многие говорили, что Йетаиш Эйнау короновали из политических соображений, в жюри конкурса, в конце концов, были сплошные евреи, не могло же обойтись без подводных течений? Чтобы темнокожая королева, застенчиво помахивая ресницами, шепотом попросила темнокожего президента подписать условно-досрочное освобождение Джонатану Полларду, а на десерт — ударить по Ирану.
Хм! Замысел, конечно, неплох. Но я в фальсификацию результатов голосования не верю — после выборов в Кнессет, результаты которых в Израиле никто почему-то не знал заранее.
Сторонники теории жюримасонского заговора выдвигали следующий аргумент: при честном голосовании должны были избрать самую красивую, а избрали не самую. При этом политкорректно оговаривались: «даже среди эфиопок можно было найти красивее».
Моран Атиас
Хм! Похоже, и во мне есть национальная гордость евреероссов. Почему я, подобно среднему русскоизраильтянину, не могу написать «Йетаиш Эйнау» без шпаргалки? Вот уменьшительно-ласкательное имя красавицы эфиопки — Тити — запомнил быстро. Почему? Почему мой взгляд выделяет «русских» девушек не только на подиуме конкурса красоты в Хайфе, но и на улицах Тверии, Тель-Авива, Иерусалима, Бейт-Шеана?
В каком-то еврейском учреждении города Мумбаи мне однажды попалась на глаза надпись, приветствующая евреев всех стран и народов. Индоевреи мудры и правы.
«Плавильные котлы» работают медленно. Как в СССР за семь десятилетий так и не сложился мифический «советский народ», так и в Израиле коктейль из ашкеназов, сефардов, «русских», «эфиопов» пока лежит слоями, не превратился в единую массу.
Можно попытаться сделать вид, что это не так, но действительность время от времени будет напоминать о себе.
Перефразируя Венедикта Ерофеева, можно сказать, что еврейский и национальный вопросы решены в Израиле то ли окончательно, но не целиком, то ли целиком, но не полностью, то ли целиком и полностью, но не окончательно. И я этот вопрос для себя не решил, быстро освоив привычку при первом взгляде на незнакомого человека пытаться вычислить дедуктивным методом его национальность и вероисповедание.
Набережная Кинерета, Тивериадского озера. Меня окликают два незнакомца. Два громадных золотых креста, будто из перестроечной Москвы. Носы семитские, кожа темная, русского акцента нет. В голове складывается результат — арабы-христиане.
— Извини, брат мой. Ты говоришь по-русски?
— Говорю. И по-английски. И на иврите немного-немного… — завожу я свою стандартную шарманку.
— Нет, нет, — подключается к беседе второй. — Читать по-русски умеешь?
— Умею.
— А можешь прочесть по-русски, а потом пересказать нам на иврите?
— Давай попробую.
Мне протягивают бумагу формата А4, озаглавленную «Коммерческое предложение».
— Извини, — я возвращаю бумагу. — По-русски я все понимаю, а вот иврит так хорошо не знаю.
— Ты сказал, что английский знаешь. На английский можешь перевести?
— Могу.
— Давай так. Ты мне говоришь по-английски, а я ему — по-арабски.
— Хорошо. Давай… Коммерческое предложение… Русская православная церковь… здание, находящееся по адресу… помещение площадью… кейтеринг… аренда… шекелей за квадратный метр…
Когда инспектор, принимающий экзамены по вождению, смотрит на сдающую экзамен молодую девушку, очень своевременно репатриировавшуюся из Челябинска до падения легендарного метеорита, у него изо рта текут слюни, а глаза превращаются в маслины. Когда инспектор переводит взгляд на меня, на лбу у него загорается надпись по-арабски (с переводом на иврит и русский): «Понаехалотуткозлов!»
В израильских мыльных операх, а этот жанр очень точно выражает подсознательные чаяния народа, стандартная пара героев — мужчина-« абориген» и «русская» женщина. Первая девушка израильского Playboy — «украинка».
В недорогом (на фоне московских ЦУМа и ГУМа) одежном магазинчике в Тверии скучающий хозяин спрашивает меня:
— Ты аргентинец?
— Чего вдруг?
— Значит, русский.
— Да.
— Только латиноамериканцы и русские хорошо одеваются. Все остальные ходят как…
Он жестикулирует, будто услышал ветер, дующий от киббуцного коровника.
Десять минут спустя на другой стороне улицы роскошно одетый мужчина, недовольный банкоматом, громко ругается по-испански. Аргентинец, догадываюсь я.
В мясном отделе супермаркета из магнитофона несется «Полковнику никто-о-о-о не пи-и-и-ишет». Мясник на неплохом иврите рассказывает покупателям, как он страдал от антирумынской дискриминации, когда показывал миштаре в Москве теудат-зеут с кишиневской регистрацией.
Случайное знакомство в такси со старушкой из соседнего киббуца.
— Вы из России? — радуется старушка. — Я родилась в Советском Союзе, была октябренком, пионеркой. А вот русский язык уже не помню.
Другая старушка в поликлинике, рассказывая по мобильнику о своих болячках, переходит на французский — видимо, приватности ради. Я подслушиваю — не историю болезни, а звучание французских слов. Как будто журчит ручеек.
Старики-старушки постоянно спрашивают у моей жены, говорит ли она на идише. И очень расстраиваются, услышав ответ. Чтобы не портить людям настроение, жена теперь отвечает: «Я — нет, бабушка говорила». И видит лучезарную улыбку на лице собеседника.
