Мой наставник в университете сказал мне однажды: «Мы всю жизнь продолжаем преследовать одну идею под разными личинами, и мы не делаем ничего другого». Я подумал: «Какой реакционер!» Тридцать лет спустя я понял, что он прав. Единственная проблема — я еще не нашел ту мысль, которую преследую! Мне очень нравится фраза моего друга и коллеги: «В момент смерти все станет ясно». Я жду этого момента с некоторым нетерпением, чтобы наконец понять, какой была основная идея моей жизни.
Интервью журналу Psychologies, ноябрь 2014
Любовь — вещь избирательная (я люблю тебя, ты любишь меня, а остальной мир из этих чувств исключен), а ненависть — вещь коллективная, общественная: целая нация может ненавидеть другую нацию, и поэтому диктаторы, стремящиеся объединить своих последователей, требуют ненависти (а не любви).
Интервью для GoodReads.Com, октябрь 2011
Когда-то я сказал: в определенном возрасте поэзия сродни подростковым прыщам. Это этап, без которого нельзя. В пятнадцать или, скажем, в шестнадцать поэзия — это мастурбация. И отличие плохого поэта от хорошего заключается в том, что хороший поэт сжигает все свои ранние попытки, а плохой — публикует.
«Правила жизни Умберто Эко», Esquire, лето 2008
Однажды Ролан Барт сказал, что семиотик (или, как говорили тогда, «семиолог») — это человек, которые идет по улице и видит смыслы там, где другие люди видят предметы. Это правильный подход — рассматривать любую, даже незначительную, вещь как исполненную смысла, чтобы разобраться с важным — даже с серьезными жизненными вопросами. Быть профессиональным философом значит, я бы сказал, считать размышления о больших и малых проблемах естественными. Это единственное подлинное удовольствие.
Интервью журналу Interview, февраль 2015
Я всегда полагал и писал, что любой текст (литературный, театральный, киношный и любой вообще) адресован некоему «образцовому читателю». Читатель первого уровня хочет только узнать, что происходит и чем кончится история. Читатель второго уровня, пройдя первый, перечитывает текст и разбирается, как текст устроен и какие повествовательные и стилистические средства заворожили его в первом чтении.
«…Именно о нас, о том, что с нами может случиться», Новая газета, ноябрь 2013
Г.К. Честертону часто приписывают замечание: «Если человек престает верить в Бога, это не значит, что он не верит ни во что. Он верит во что попало». Кто бы ни сказал это на самом деле — он прав. Предполагается, что мы живем в эру скептицизма. На самом деле мы живем в эру чудовищного легковерия.
Интервью для The Telegraph, ноябрь 2005
По-настоящему сложная задача — растянуть процесс письма на как можно больше, постоянно откладывая момент завершения. Так прекрасно жить из года в год с придуманной тобою же историей, пока никто не знает, чем ты занимаешься, а ты волен в любой момент выхватить идею или образ из своей повседневной жизни… Я не способен понять авторов, лепящих каждый год по роману. В чем радость-то?
Интервью для The Hartcourt Trade Publishers
Мы все немного расисты и нацисты, когда дело касается «других», особенно если они живут совсем рядом с нами. Вот эскимосы таких сильных чувств не вызывают: они слишком далеко от нас. Или, скажем, австралийские аборигены: против них ведь расисты не выступают. А вот против албанцев — пожалуйста. После Второй мировой войны вдруг обнаружилось, что итальянцы — нацисты и не любят румын, сербов и хорватов. Нацизм всегда иррационален, но он опирается на некоторые отрывочные факты. Многие иммигранты приезжают в Италию без документов, и среди них встречаются преступники. А среди людей с белой кожей преступников разве не бывает? Но нацист об этом не думает.
Интервью журналу «Эксперт», ноябрь 2011
Если бы писатель заявил, что у него был один-единственный предшественник, он бы выглядел идиотом. Мы сформированы самыми разными влияниями. Поскольку я написал книгу о Джойсе, то понятно, что Джойс повлиял на меня. Но мог бы я сказать, что все мои книги зависят от Джойса или наследуют ему? Не знаю. Не думаю.
Интервью для The Harward Crimson, ноябрь 2011
Смысл жизни — в том, чтобы приготовиться к смерти.
