Гюнтер Грасс был самым известным послевоенным немецким прозаиком, а заодно человеком противоречивых политических взглядов. Пьедестал «совести немецкой нации» ему приходилось делить со старшим коллегой Генрихом Бёллем, но такое соседство само по себе большая честь. Начиная с выхода в 1959 году его первого романа «Жестяной барабан», Грасс постоянно напоминал своим согражданам о самом черном периоде в истории страны — о нацизме — и занимался публичным осмыслением этого периода и того, что он за собой повлек. В 1999 году писатель получил Нобелевскую премию по литературе — как выразился комитет, «за то, что его игривые и мрачные притчи освещают забытый образ истории».

Грасса совершенно не смущала двойственность собственных взглядов — потому что не бывает в сложных вещах черного и белого, не бывает в конфликте одного совершенно правого и одного абсолютно виноватого. Писатель много говорил о немецкой вине, и он же чуть ли не первым посмел поднять тему немецких страданий. Да, немцы несут ответственность за преступления нацистского режима, но эти преступления навлекли на весь немецкий народ ряд серьезных трагедий, и это сделало немцев жертвами. Речь об изнасилованных русскими солдатами немецких женщинах (среди которых была и мать Грасса), о погибших во время бомбежек мирных жителях (один сгоревший дотла Дрезден чего стоит), о военнопленных, уничтоженных в русских концлагерях. Сумасшествие и преступления военных лет, как справедливо сообщает Грасс, не ограничивались Холокостом и не закончились вместе с войной. Грасс не раз подчеркивал, что, будучи немцем, не мог в своих книгах обойти вопрос прошлого Германии. «Если бы я был шведским или, скажем, швейцарским писателем, я бы мог позволить себе намного больше легкости. Пошутил бы пару раз — и все. Но учитывая мое происхождение, такой возможности у меня не было».

Амбивалентность Грасса достигла апогея с выходом в 2006 году его автобиографического романа «Луковица памяти», на страницах которого писатель признался, что в 1944 году, 17-летним юношей, он был призван в армию и попал в «ваффен-СС». Грасс провел там всего полгода и (по его словам) не сделал ни одного выстрела, однако самого факта было достаточно для того, чтобы на старого писателя ополчился весь мир. Признание Грасса обозлило людей и из-за его имиджа антивоенного активиста, и из-за того, что он так долго скрывал свое прошлое, — не забывая при этом про антинацисткую риторику. Грасса обвиняли и в том, что он скрывал свое прошлое, чтобы оно не помешало ему получить Нобеля, и в том, что он раскрыл свою тайну в романе, а не в интервью, исключительно для того, чтобы поднять продажи своих книг. Лех Валенса даже в сердцах потребовал, чтобы Грасс отказался от титула почетного гражданина города Гданьска (где тот родился, когда город принадлежал Германии и назвался Данциг) — потом, правда, остыл и взял свои слова назад.

Однако своего патриотизма и юношеской погруженности в нацистскую риторику Грасс никогда не скрывал; он был членом гитлерюгенда, он написал восторженную поэму на 50-летие фюрера, он не задавал вопросов, он принимал все как есть — и потом до самой смерти спрашивал себя, как же он мог не задавать вопросов. Спрашивал себя, все свое поколение, последующие поколения, писал об этом книги, помогал соотечественникам и себе самому осмыслить этот опыт, понять всю трагедию Третьего рейха. И, конечно, признавал, что почти наверняка стал бы военным преступником, если бы родился всего на несколько лет раньше. Но он не стал. Повезло.

«Нацисты расстреляли дядю Франца, кузена моей матери, который был почтальоном и защищал от немцев данцигскую почту. Мы не говорили об этом — и я не задавал вопросов. В моем классе учился мальчик, чей отец слушал британское радио, — мальчик пересказывал нам подробности о ходе войны. Однажды он исчез. Я не спросил, куда он делся. Был другой парень, который отказывался носить оружие — ему не позволяла совесть. Однажды он тоже исчез, и я не задавал вопросов. Это и есть основная тема моей книги, а вовсе не моя недолгая служба в “ваффен-СС”. <…> Мне было стыдно. Я был маленьким нацистским идиотом. После войны я это понял, и мне стало стыдно. Мне стыдно и по сей день».

С тех пор Грасс как будто дал зарок задавать любые вопросы и высказываться на любую тему, какой бы непопулярной в его кругу она ни была. Он часто занимал позицию «плохого парня», обсуждая политическую ситуацию в Германии, а в 2012 году опубликовал стихотворный памфлет, критикующий Израиль. В стихотворении, озаглавленном «То, что должно быть сказано», Грасс утверждал, что опасность для всего мира исходит не от Ирана и его ядерной программы, а от Израиля, якобы планирующего превентивный удар по иранцам (надо сказать, что Биньямин Нетаньяху действительно что-то такое заявлял), и что Германия станет пособницей этого преступления, если согласится продать Израилю атомную подлодку.

За это выступление Грасса раскритиковали и в Германии, и в еврейских организациях по всему миру, а в Израиле и вовсе объявили персоной нон грата. Грасс оправдывался тем, что стихотворение было направлено не против Израиля в целом, а против тогдашнего израильского правительства и его политики, в частности резких заявлений Нетаньяху. Сегодня правительство Израиля отказалось комментировать известие о смерти нобелевского лауреата. Трудно быть совестью.