Однажды я сказал одному надзирателю:
— Мудир — алла биль сиджан (Начальник — Бог тюрьмы).
На это он ответил:
— Ахсан мин алла (Лучше, чем Бог).
Богатый на трагические катаклизмы двадцатый век многим народам даровал тюремную литературу. Существует она и на иврите, хотя, разумеется, условия израильских и доизраильских тюрем сильно отличались от советских лагерей.
Основную часть «Репортажа с отсидки» Ахимеир написал в Центральной иерусалимской тюрьме, и, как говорит он сам, это «фотографии, записанные словами». Правившие тогда в Эрец-Исраэль британцы приговорили Ахимеира к году и девяти месяцам заключения за создание подпольной организации «Союз бунтарей». Все это время Ахимеир вел дневники – часть из них удалось передать на волю, часть бесследно пропала. Получившийся «фотоальбом» впервые был опубликован на иврите в 1946 году, десятилетие спустя после выхода автора на свободу, но еще до того, как свободу обрел Израиль. Теперь же блестящий перевод Пинхаса Гиля дает возможность прочитать эту книгу и русскоязычному читателю.
Ахимеир предваряет описание тюрьмы и ее обитателей старым анекдотом о двух евреях, вернувшихся в родное местечко после визита в Одессу:
Один вернулся к себе в местечко и объявил, что Одесса – это город мудрецов и ученых, знатоков Талмуда, щедрой рукой дающих деньги на благотворительные цели, далеко за полночь сидящих в синагогах и домах учения. А второй вернулся и объявил, что Одесса вся сплошь состоит из публичных домов, а улицы кишмя кишат ворами, бандитами, выкрестами и развратниками... Каждый видел то, что хотел видеть.
И хотя в стенах иерусалимской тюрьмы в те годы «мудрецов и ученых» (за исключением, пожалуй, самого автора) не встречалось, Ахимеир, изображая характеры сокамерников, использует всю цветовую палитру. Он не судит сидящих за решеткой воров и убийц, а лишь пытается передать их взгляды на жизнь, на преступление и наказание. Тюрьма – часть жизни подмандатной Палестины, столь же органичная, как арабские кафе или британские канцелярии. Ахимеир был одним из первых еврейских политзаключенных в британской мандатной тюрьме (другие политические были в основном коммунисты). Еврейских уголовников практически не было, а подавляющее большинство тюремного населения составляли арабы. Как бы иронично это ни звучало, тюрьма была чуть ли не единственным местом, где евреи могли познакомиться с нравами арабов Эрец-Исраэль. Своими записками Ахимеир пытался «приоткрыть окошко» в душу соседнего народа.
Вспоминая слова Достоевского о том, что по обитателям тюрьмы можно узнать весь народ, автор описывает арабских заключенных без налета политкорректности, которой тогда еще не существовало. Словами самого Ахимеира, «если судить об арабском народе по арестантам-арабам, применяя рецепт Достоевского, то картина получается весьма неприглядная: все они поголовно доносчики, ханжи, развратники». Никто из убийц не раскаивается. «Иерусалимского Раскольникова», убившего старуху араба-христианина Ису не волнуют проблемы исправления мира, и он не страдает от угрызений совести. Исе оказывают почет и уважение — в арабской тюремной иерархии убийцы занимали высшую ступень. При этом все заключенные рабски заискивают перед тюремным начальством. Апогей раболепия — сцена, в которой прямо перед своей казнью убийца Мустафа подобострастно целует руку начальника тюрьмы. Ту самую руку, которая через считанные минуты приведет в действие висельный механизм. Глядя на все это, Ахимеир находит и источник ненависти британского колониального чиновничества к евреям: в отличие от прочих natives, евреи в массе своей перед Британской империей не раболепствуют.
Впрочем, даже серьезными наблюдениями автор делится с юмором, без которого за решеткой не продержаться. Не обойтись и без некоторых «тюремных животных». Ахимеир подробно анализирует различия между вшами и клопами, замечая, что «вошь — животное кочевое», а «клоп — существо, любящее покой и постоянство». Отсюда вывод:
Россия с непостоянством и неустойчивостью ее жизненного уклада — классическая страна вшей. Страны же Ближнего Востока с их жарой и грязью — излюбленное место обитания клопов. Русская вошь, даже та, что проживает в застенках ЧК, весьма малоупитана. Совершенно иначе выглядит вошь у нас, на Востоке. Они отличаются друг от друга, как отличается арабская корова от породистой дамасской или голландской. Тело упитанно и лоснится, словно медное блюдо на солнце, а на спине — черное пятно. Достаточно бросить беглый взгляд на вошь, чтобы определить, каков ее рацион...
Не менее колоритен и набор человеческих персонажей по обе стороны тюремных решеток. Вот вор Хаим Шварцман — в день освобождения он покинул тюрьму «как полулорд»: босиком, но в галстуке (у Шварцмана был роскошный галстук, но не было своих башмаков — в тюрьме ему выдали казенную пару обуви, которую при освобождении пришлось вернуть).
Вот феллах Нуби — специалист по краже кур («Если ваш дом полон золота и серебра, вы смело можете дать ключ Нуби и быть уверены, что он ни к чему пальцем не прикоснется. Но спокойно пройти мимо курицы выше его сил»). Вот надзиратель Хусейн: его рот постоянно раскрыт, дабы любой мог лицезреть главную гордость Хусейна – два золотых зуба.
Вот главный мастер по заковыванию арестантов в цепи («получается нечто похожее на связку рыб»), опытный надзиратель-египтянин Фатхи, которого автор сравнивает с чеховским унтером Пришибеевым.
Во время избиения арестанта Фатхи любит вставлять в свою речь искореженные английские слова. В эти минуты он демонстрирует не только мощь своих кулаков и широту размаха дубинки, но и лингвистический кругозор. А избиваемые арестанты-арабы имеют возможность расширить свои познания в английском языке, используя языковедческие и педагогические таланты Фатхи.
Тем не менее, внедрение английского языка в широкие арабские массы шло с трудом. Любопытно, что русский тогда служил одним из языков межнационального тюремного общения. Во-первых, за решеткой в ходу были арабские и русские ругательства. Во-вторых, многие арестанты имели то или иное отношение к почившей в бозе Российской империи. На русском в иерусалимской тюрьме не только ругались, но и вели философские дискуссии и даже острили. Ванька Семятис, грек из числа бывших белогвардейцев, наблюдая за прогулкой арестантов-смертников, облаченных в красные одежды, сострил: «Красная армия на марше». Сам Ахимеир постоянно сверяет свой тюремный опыт со сценами из русской литературы. В довершение всего само здание тюрьмы было «русским» – до прихода британцев оно служило гостиницей для паломниц из России.
Основной контингент еврейских заключенных составляли нелегальные репатрианты — евреи, приехавшие в подмандатную Палестину без разрешения английских властей. Ахимеир пишет, что встречал нелегальных репатриантов из самых разных еврейских общин,— как-то в тюрьму поступили даже трое фалашей. Самая большая головная боль для властей – нелегальные «олим» с просторов бывшей Российской империи: из-за противоречий между Великобританией и новым государством — Советской Россией — после отсидки их невозможно было депортировать обратно.
Многие еврейские воры тоже представлялись сокамерникам нелегальными репатриантами — в еврейской среде преступников не уважали. Кстати, среди арабов мелкие воришки также не котировались, поэтому арабские воры, отвечая на вопрос «За что сидишь?» обычно отвечали: «Туша» («драка»).
Несмотря на то, что британским тюремным порядкам было далеко до зверств ГУЛАГа, в каменном мешке иерусалимской тюрьмы многие ломались духовно и физически. Читая заметки Абы Ахимеира, становится понятно, что именно способность к созерцанию помогла ему преодолеть все невзгоды и не сдаться. Его записки – не просто «фотоальбом»; это способ бегства от окружающего арестантского уныния, своего рода ключ к спасению. Многое с тех пор изменилось, даже сама тюрьма давно превратилась в музей. Но ключ к спасению у многих прежних и нынешних арестантов один и тот же, как его ни назови — дневник, репортаж или «фотоальбом».
И другие закрытые заведения:
Английская частная школа
Метро большого города
Психиатрическая лечебница
