Цивилизация – дело грязное. Чем больше развивается человечество, чем больше изобретений и чем комфортней становится жизнь, тем больше отходов, вышедших из строя вещей, и всего того, что еще могло бы послужить, но уже сердцу немило. Стойбища первобытных людей археологи опознают по залежам костей животных и глиняных черепков, наши «стойбища» археологи будущего будут узнавать по свалкам компьютеров и кладбищам автомобилей.
Содержимое мусорных корзин не отправлялось в небытие, а представляло собой немалую ценность. Обноски, объедки — все пускалось в ход и получало вторую жизнь. Высохшие или заплесневелые хлебные корки шли на изысканные панировки — «Когда корки чистые, мы едим их сами, а когда грязные — скармливаем бюргерам»; апельсиновые корочки — на приготовление ликера кюрасо. Клочки волос со щеток годились для париков и шиньонов.
Светским же дамам, любопытствовавшим узнать, откуда взяты волосы для их париков, куаферы тактично объясняли, что тысячи бретонок каждый год стекаются в столицу, чтобы продать свои косы. Однако срезанные пряди не обладали достоинствами и крепостью волос выпавших, сохранивших свои корни. Клочки таких волос можно было обнаружить в мусорных корзинах; этого, вероятно, не знала Фантина из «Отверженных» Гюго, когда продала цирюльнику свои доходившие до пояса «чудесные белокурые волосы», чтобы купить вязаную юбку дочурке.
Из мусорщиков постепенно сформировалась целая каста тряпичников-«клюкарей». Умение рыться в тряпье и мусоре с помощью загнутой палки передавалось от отца к сыну. Объедки, отходы, отжившие свое вещи были для этих людей не только средством к существованию, но и самой основой их жизни.
Отчасти тряпичники питались остатками продуктов, которые добросердечные бюргеры, пекущиеся о незапятнанности своей совести, перед выбрасыванием в корзину тщательно заворачивали. Этим объедкам воздавали должное под алчущими взглядами одетых в лохмотья детей. Заботливые домохозяйки часто оставляли в особых пакетиках спитую кофейную гущу, каковую в каждой халупе заправляли в кофеварки, горделиво стоявшие на почетном месте. Полученный кофе здесь называли «мутной водицей».
И если сегодня в Европе и Америке властвует общество потребления с его девизом «Чем старое чинить, лучше новое купить», то в странах третьего мира профессия мусорщика до сих пор обеспечивает целые семьи.
Но и на Западе содержимое свалок пускают в ход. При горении мусора вырабатывается энергия, которая обеспечивает нам свет и тепло, а при его разложении – полезный газ метан. Из макулатуры делают новую бумагу, из двадцати семи пластиковых бутылок получается отличный синтетический пуловер, а из шестисот семидесяти алюминиевых банок – новый велосипед. Японцы превращают горы мусора, плавающие в океане, в пригодные для жизни острова.
Большой и, может быть, самый интересный раздел «Истории мусора» посвящен так называемому «Recup’art» — «помоечному искусству». Зародилось это направление в авангарде начала ХХ века и развивается до сих пор, благо мусора и его разновидностей все прибавляется и прибавляется.
Знаменитые и малоизвестные творцы обращались к отвергнутым предметам и сущностям, руководствуясь велениями вкуса или необходимости. Художники и скульпторы, в обществе производителей принадлежащие к касте отверженных, реабилитируют отходы, предотвращая небрежение к ним. Они преобразуют обыденное и презираемое, пускают в ход то, что давно сочтено бесполезным, оживляют умерщвленное. Порождая непривычные живописные и архитектурные формы и поверхности или внедряя мусор в игровое пространство, они ничего не скрывают, а, напротив, придают всему новую значимость.
Отходы, старые вещи, одушевленные и печальные — или, напротив, торжествующие над покоренным ими человеком — присутствуют в творчестве практически всех художественных новаторов минувшего столетия, от дадаистов до Марселя Дюшана. Самого Пикассо называли «королем тряпичников». Старые вещи наделяются символическим значением, они оказываются проводниками исторической памяти и выражают самые сложные эмоции.
Для Кристина Болтянского вещи умерших людей, задействованные в его «Холокостных инсталляциях», символизируют и трагедию великой жертвы, невозвратность потери, и веру в то, что память хранит национальную культуру и не позволит ей погибнуть.
...ношеная, ветхая одежда живых и мертвых, их лохмотья, опорки — все это «лоскутья живой души». Болтянский использует много разной одежды в таких своих произведениях, как «Канада» или «Рассеянье», созданных в Гарлеме под прямым воздействием идей о восстановлении национальной целостности. По словам художественного критика, то, что брошено людьми в отчаянном положении, обретает в этих работах новую жизнь, а искусство находит еще один путь борьбы со смертью и наступлением беспамятства.
Книга Катрин де Сильги написана, в основном, на французском материале, а раздел искусства посвящен исключительно минувшему двадцатому столетию, поэтому в «Истории мусора» не упомянуты такие наш соотечественник Леонид Тишков, Ахмед Тайеб бен Хадж из Туниса, израильтян Некод Зингер, но их творчество, безусловно, тоже можно отнести к «Recup’art». Крупная персональная выставка Некода Зингера так и называлась – «Свалка мифов». Головы кукол, навсегда ушедшие в прошлое дисковые телефонные аппараты, старая мебель, будучи вписаны в библейский, мифологический или, напротив, постурбанический контекст выглядят удивительно трогательно, печально и вместе с тем иронично.
Катрин де Сильги пишет о том, что множащиеся скопления мусора, горы упаковок, вздымающиеся прямо пропорционально растущему уровню потребления, конечно, нельзя считать благом. Только рост экологического сознания, включающий и такие мелочи, как сортировка мусора и отказ от одноразовых пакетов в пользу пергаментной бумаги и полотняных сумочек, а так же вдумчивое отношение к своим нуждам и покупкам может спасти планету от погребающей ее лавины хлама. Но в то же время мусор — не безусловное зло, а живая память истории, сохраняющая частицы быта людей, и иная помойка может рассказать о жизни поколений больше, чем самые подробные учебники.
И другие фрагменты чужого быта:
Цена фунта мяса и приобретение Земли Израиля
Хлеб, вино и юность героя
О встрече в реке и об оружии, оставленном на берегу
