Однажды, на Песах 5763 (2003) года, мы сидели на хиппи-style седере на чьем-то флэту в Нахлаоте. И в ходе выяснения, «чем отличается эта ночь от всех ночей», грянул Тореадором мой пелефон. Звонили из Москвы. Сказали, как все-таки трудно сообщать дурные вести. Сказали, ты только не пугайся. Сказали, Ольга Игоревна умерла.
А еще раньше, в середине 90-х, Сохнут устраивал в увековеченном известной писательницей N. подмосковном пансионате тренинги одного израильского психолога. Психолог внушал подопытным, в частности, необходимость ежедневно ставить себе цели и бодро к ним шагать. И все – за исключением открыто фрондерствующих с водкой в буфете – с энтузиазмом впитывали эту мудрость. А один парень из Зеленограда встал и сказал: "А можно, я не буду ставить и преследовать цели, задумывать какие-то проекты и реализовывать их? Мне нравится моя жизнь как она есть, без целей, задач и этапов реализации". Ведущий, кажется, его обсмеял.
уровень 1: корпорация vs. наука
Парадигма успешности за прошедшие с тех пор годы утвердилась – однозначнее не бывает. Подход же человека из Зеленограда валяется в глубоком кювете, заклейменный как лузерство и пассивность. Культ вежливого эгоизма по количеству адептов легко обогнал вернувшиеся в моду более традиционные культы. А стилистика автопиара в развес по килограммам оккупировала манеры подлинных интеллигентов.
А при этом - сколько людей, ушедших, скажем, из науки, скажем, продавать жалюзи или полировать глянец, в корпоративное пространство, сидя в своем представительском автомобиле в пробке на Моховой, смотрят невидящим взглядом на до боли знакомые стены Ленинки и думают: эх, где же оно, пусть не умное, доброе, вечное (в этом уже все разочаровались), а честное, настоящее, достойное, за что на Страшном суде... и т.д.
уровень 2: тусовка vs. corporatio
Впрочем, противопоставление бескорыстной науки продажной попсе уже настолько затоптано, что потеряло весь суггестивный потенциал. Так что перейдем на другой уровень, тем более что наука давно уже не так бескорыстна. Возьмем, к примеру, близкую этим страницам иудаику. В 90-е годы, когда эта наука, или междисциплинарная область, в России начала возрождаться, спонсорам и иностранцам долго рассказывали о том, как нас раньше зажимали, как мы ходили в подпольные кружки иврита и как циркулировали самиздатовские копии Даймонта и Жаботинского. Так вот, то время прошло. Нынче никто – от первокурсника, получающего американскую стипендию, до профессора, несущего грантодателю на оплату автобусный билет, – пальцем о палец не ударяет бесплатно. Что является вполне естественным, более того – успешным, развитием ситуации. Но, милейшие студиозусы, такой вариант не единственный, и не с прагматической, а с высшей точки зрения, наличие которой многим все-таки свойственно признавать, – не лучший.
Благодаря вливаниям иудаика в России стала модной и большой, неестественно быстро выросшей областью. Да, немало кафедр, десятки книг, переводов, культурная и научная жизнь. На ежегодных конференциях толпятся кучи народу – ученого и не очень. Это большая тусовка со своими блестящими исследователями, удачными проектами, живым интересом всех ко всему, лежащему за пределами непосредственной области научных интересов: от клезмерской музыки до крымских мацев и Каирской генизы. Но это не корпорация. (Корпорация ученых, имеется в виду, а не иерархичная деньгидобывающая пирамида, с уходящими за горизонт кьюбиклами, регулярными тренингами, тим-билдингами и стафф-митингами.)
Возьмем, для другого примера, советскую корпорацию медиевистов. Ученое сообщество со своей культурой – от тостов до негласных, но очень строгих норм написания кандидатской, с высочайшей научной планкой, с четкими представлениями о цеховом единстве, о мэтрах и ученичестве, о школе, и ради сохранения этой школы готовое не только на бескорыстную работу, но и на самопожертвование – пренебрежение собственными научными интересами и отказ от финансово соблазительных перспектив.
Не говоря уже про испанистику, обреченную на маргинальность из-за нетипичного пути развития пиренейского феодализма, да и не только феодализма. Найти в отечественных библиотеках нужный источник было большой удачей; за книгами ездили в Химки и в Публичку, или читали – в пальто и дуя на руки – в неотапливаемых залах ИНИОНа. А не получали переплетенный ксерокс прямо в пресыщенный ротик.
О терниях на путях советских медиевистов читайте во вводной статье профессора П.Ю. Уварова «Пунктир ненаписанной книги».
уровень 3: карьера vs. экзистенция
Однако в любой науке в любую эпоху есть ученые, успевшие сделать всё. Уварову, которому пришлось не так давно рисовать сходный социальный портрет советских медиевистов in memoriam А.Я. Гуревича («Портрет медиевиста на фоне корпорации"), это известно лучше, чем кому-либо. Так что разговор про тернии, про сковывающие трудности эпохи – во многом исследовательское обобщение: в пользу социального портрета и в ущерб индивидуальному.
Есть проблема поколений и академических политик, но есть и вопрос личных приоритетов, вопрос вполне внеэпохальный. И опять-таки, подбирать тему под влиятельного научного руководителя или под перспективную кафедру (или – маркированно западный вариант – под щедрого грантодателя) – не единственно возможный путь. Равно как совершенно необязательно – в погоне за успешностью и самореализацией – заниматься целевой наукой. Быстренько изучить тему – чтобы написать доклад и поехать на конференцию, запланировать книгу – чтобы получить грант. Есть другой вариант, не в пример менее успешный и более честный: заниматься наукой ради науки, а не статусного результата, – а потом из этих штудий вырастают по-настоящему хорошие доклады и отличные книги.
О.И. Варьяш была адептом именно этой, не-эгоистической, иной жизненной парадигмы. А также – блюстителем корпорации и создателем школы пиренейских штудий и изучения средневекового права, из которого разворачивается, через голову шершавых канцеляризмов, подлинно одушевленная история, historia animata. О.И. Варьяш первой в отечественной науке стала писать о проблеме «свой – чужой» и этноконфессиональных меньшинствах в пиренейских королевствах, о маврах и иудеях. Она воспитала учеников, специализирующихся на изучении этих меньшинств, «плюща и одновременно ствола» испанской истории.
О многих удивительных сюжетах можно прочитать в книге, вышедшей, увы, лишь посмертно; и о многих – нельзя прочитать в книгах, которые написаны так и не были.