Полтора месяца назад, 22 января 2008 года, отмечалось столетие одного из самых ярких людей XX века — великого физика-теоретика и жизнелюба-практика Льва Давидовича Ландау. По этому поводу издательство «Октопус» выпустило новое, сильно переработанное издание биографии великого ученого, написанной тридцать лет назад племянницей его жены — журналисткой Майей Бессараб.
Столь же категорично, чтобы не сказать «бесцеремонно», требовал он этой нацеленности на счастье и от близких. Своей жене Коре он писал из санатория в 1940-м году:
«Единственное, чего мне хочется, — это чтобы ты была счастливой. Счастливой ты должна быть обязательно, все равно, хочешь ты этого или нет. И то, что ты всячески саботируешь счастье, пытаясь быть несчастной под всякими жульническими предлогами, меня совершенно возмущает».
В этой цитате наглядно проступает еще одна характерная черта Ландау. Не признающий условностей «сумасшедший профессор» не выдуман киношниками. Он действительно существовал. Только это был не кроткий принстонский затворник Эйнштейн со всклокоченной гривой и высунутым языком, а советский академик Лев Ландау. Он один мог как ни в чем не бывало заявляться в рубашечке с коротким рукавом и сандалиях на босу ногу на официальный прием. Или с пулеметной скоростью вываливать на головы своих коллег, от аспирантов до профессоров, ворох острот, не слишком завуалированный смысл которых сводился к тому, что собеседники его, в сущности, ослы, занимаются имитацией бурной деятельности за народный счет.
Но случай Ландау, который говорил: «Бойтесь странностей. Все хорошее просто и понятно, а где странности, там всегда скрыта какая-то муть», — тот самый случай, когда «в этом безумии есть своя система». И система не менее четко продуманная, чем его теории. Как и множество впечатлительных, не по годам развитых еврейских подростков, тощий, нескладный бакинец Лева не понаслышке знал, что такое мучительный разлад с самим собой. В 14 лет даже хотел повеситься. Но (в отличие от очень многих) он обладал железной волей и сумел сделать себя таким, каким хотел быть. В ход шли и анекдотические психологические экзерсисы в духе Рахметова из «Что делать?» — пройтись по Невскому с привязанным к шляпе воздушным шариком (чтобы преодолеть робость), и вполне серьезные решения. Например, студентом он раз и навсегда постановил, что никогда в жизни в рот не возьмет ни алкоголя, ни табака, не без основания полагая, что его мозг — слишком тонкий и чуткий инструмент, чтобы подстегивать его искусственно. Из-за отказа от стимуляторов или по иной причине Ландау действительно до конца жизни сохранил юношескую остроту восприятия и реакции. Ему было уже пятьдесят, когда кто-то из знакомых восхищенно сказал:
«Мне понятно, почему вы не берете в рот спиртного. Вы и без этого находитесь в возбужденном состоянии. Людям приходится выпить хотя бы бокал вина, чтобы обрести настроение, в котором вы пребываете постоянно».
Важно заметить, что сказано это было по поводу ХХ съезда КПСС.
Перерабатывая книгу для издания 2008 года, Бессараб включила в нее материалы из архивов КГБ, в том числе распечатки прослушек (академик-атомщик, разумеется, был окружен «жучками»), протоколы допросов и просто доносы. И они сильно подкорректировали благостный, чуть гротескный образ добродушного «сумасшедшего профессора», витающего в облаках теорфизики и утопающего в цветнике хорошеньких студенток. Начать с того, что впервые четко, с документами, изложена история его ареста в 1938 году и годичного заключения. Весьма поучительно взглянуть на то, что, собственно, инкриминировали Ландау. Вовсе не попытку прорыть туннель от Москвы до Японии, а участие в составлении листовки, где говорилось: «Сталинская клика совершила фашистский переворот. Социализм остался только на страницах окончательно изолгавшихся газет… Сталинский фашизм держится только на нашей неорганизованности».
Как говорится, «знает кошка, чье мясо съела»: энкавэдэшники прекрасно понимали, что они делают и что о них думают. И только энергичное вмешательство Капицы, лично поручившегося за Ландау перед Сталиным, спасло блистательного молодого физика от физического уничтожения.
Но, в отличие от классических шестидесятников, Ландау не строил иллюзий, будто злой Сталин исказил хороший социализм. 23 января 1956 года сексот верноподданейше донес такое высказывание академика:
«Я считаю так: если наша система ликвидируется без войны — неважно, революцией или эволюцией, это безразлично, то войны вообще не будет. Без фашизма нет войны».
Возможность опубликовать выдержки из архивов Лубянки явно пошла книге Бессараб на пользу. В отношении другого «апгрейда» — расширенного повествования о несколько запутанной семейной жизни четы Ландау — такой уверенности нет. Ландау, как известно, опередил свое время не только потому, что предсказал самоликвидацию социализма: ученый практиковал отношение к браку, скорее свойственное американским кампусам 60-х, чем советским академическим городкам 40-50-х. Какому-то искусствоведу, распространявшемуся о красоте женской души, он сказал просто: «Вы душист, а я красивист-мордист», — имея в виду, что в женщинах его интересует только хорошенькое личико. И полагал, что изобрел «новый тип семьи», полностью лишенный ревности, — искренне недоумевая, когда его жена Кора вдруг устраивала скучнейшие сцены. Отсюда и брались письма вроде приведенного выше. Майя, обожавшая дядю, дневавшая и ночевавшая у него дома и на даче, была всему свидетелем, и теперь, сорок-пятьдесят лет спустя, не смогла удержаться и не свести счеты с родной теткой — пусть и под предлогом «объективности» и «уточнения».
На сайте Букника будет уместно прямо спросить: ощущал ли себя Лев Давидович Ландау евреем? И, читая книгу Майи Бессараб, следует так же прямо ответить: ни в малейшей степени. Он обожал литературу, знал наизусть множество стихов, но это была русская литература и русские стихи. Он любил повторять слова Владимира Даля: на каком языке человек думает, к такому народу и принадлежит, напоминая при этом, что сам Даль по происхождению был полушведом-полуфранцузом. Еврейская же тема ограничивалась шутками вроде обращенного к жене «если у нас есть в семье жид, то это ты!» — в ответ на ее попытки как-то планировать семейный бюджет.
Но при этом, рассказывая во время публичной лекции о сверхтекучести жидкого гелия, Ландау — в 1937-м году! — прибегает к такому сравнению:
«Получается библейский эксперимент в стиле куста, который горит и не сгорает. Так и здесь: бульбочка, из которой бьет струя и которая при этом не пустеет, а остается столь же полной, какой была и вначале».
Физика в XX веке так близко подошла к основам мироздания, что ей остается полшага до мистики. Возможно, Ландау понял бы это сам — и смог бы впустить в себя наследие предков-талмудистов, если бы прожил столько, сколько ему, трезвеннику-жизнелюбу, было отпущено природой. Но нелепая случайность в январе 62-го года на Дмитровском шоссе перечеркнула и эту возможность. Наверное, это тоже входило в замысел Творца — быть может, человечество еще не дозрело до подлинного объединения духовного и физического.
Еще про науку:
Неделя с 23 по 29 апреля
Вечер памяти Ландау
Уроки Фельденкрайза, или Почему Бен Гурион стоял на голове
Академическая общественность поддерживает Европейский университет
Завещание Райха предано огласке
Вышла биография математика Джеймса Джозефа Сильвестра
