Текст в этой книге не случайно печатается сразу на двух языках – немецком и французском. Она посвящена художникам и фотографам, бежавшим из нацистской Австрии во Францию или через Францию. Многие хотели бы остаться там надолго, ведь Париж, этот «город-светоч», столица мира, всегда обладал магическим притяжением для австрийской (впрочем, и для любой другой) культуры – как и Бретань, и Прованс, и Лазурный Берег. Но история неумолима, словно бульдозер с неадекватным водителем, она готова подмять под себя судьбы целых государств, а не только частные жизни. Но если отдельно взятый персонаж еще способен вывернуться из-под удара современности, спастись и сохраниться, то художник каждый раз оказывается на грани личного краха. Искусство требует времени и пространства, борьба за выживание сокращает силы, хотя и обостряет зрение. Что было бы из Гете, выпади ему судьба Мандельштама? Как развивался бы Достоевский, приведись ему, как Варламу Шаламову, провести на каторге не четыре года, а двадцать лет? Что стало бы с его национальным величием, кончи он свои дни на койке приюта для престарелых?
Минуя сослагательное, сборник статей рассказывает о судьбах австрийских живописцев, попавших в железный переплет 1930-х. Сборник был приурочен к выставке в Еврейском музее Вены, но обилие иллюстраций, не говоря уже об огромном архивном материале, обеспечило ему жизнь и после окончания выставки.Героями книги стали не только художники, покинувшие Австрию после ее присоединения к Германии. Многие уезжали уже в конце 1920-х, когда экономический и художественный кризис накрыл арт-рынок. Например, друживший с Кафкой и Фрейдом художник Виктор Бауер (1902--1959) в начале 1930-х сотрудничал в Париже с сюрреалистами, а затем осел в Ницце. Как участник Сопротивления он был арестован по доносу итальянской секретной полиции, от казни в миланской тюрьме его спасло лишь свержение Муссолини. Он продолжал рисовать в заключении, оставаясь верным эстетике сюрреализма.
А фотограф Дора Калмус (1881--1963), известная как Мадам Д’Ора, еще в середине 1920-х покинула свое венское фотоателье ради работы в Париже. Известность ей принесли портреты знаменитостей, от Коко Шанель до Мориса Шевалье. О ее творчестве Маргарета Шелес пишет в статье, посвященной еврейским фотографам. Для большинства из них Париж оказался транзитом по пути в Америку. Лишь Калмус, спрятавшись на время оккупации в Южной Франции, вернулась после войны на берега Сены.
Но жизнь в Америке не была раем, безумие времени настигало и в послевоенные годы. Маккартизм коснулся фотографа с мировым именем Лизетты Модель (1901--1983), избежавшей ужасов Холокоста благодаря эмиграции в 1938 году. Во время работы во Франции ее социально-критические снимки опубликовал коммунистический журнал Regards. Чтобы не быть заподозренной комиссией по расследованию антиамериканской деятельности, Модель фальсифицировала даты своих работ и долгое время предпочитала не вспоминать публично о той эпохе.
Многие имена оказались забыты на долгие годы – даже такие яркие персонажи, как фотограф и кинодокументалист Курт Хусник, запечатлевший легендарную «манекенную» выставку сюрреалистов 1938 года в Париже, или Эдмунд Энгельман, сделавший уникальную съемку квартиры Фрейда за несколько дней до его эмиграции из Вены. Почти девять месяцев провел Энгельман во Франции, прежде чем отправиться в Америку. Не сохранилось ни одного его снимка той поры, вероятно, их и не было, все силы уходили на выживание. Неизвестны и парижские работы известной фотопортретистки Труде Фляйшман, которая также провела полгода в столице Франции до отъезда в Нью-Йорк. Зато в книге публикуются такие редкости, как портреты Эйнштейна, снятого Лили Йос Райх в 1938 году, или режиссера Абеля Ганса, запечатленного Хусником.
Одна из глав сборника называется «Эмиграции надо учиться». Эту фразу кто-то из героев книги услышал от старого русского еврея из числа социал-демократов в Париже перед Первой мировой войной. Совет хороший. Но, как показал XX век, вряд ли кому-то удается им полноценно воспользоваться.