Если бы Саяко Арагаки спросила обычных тель-авивских прохожих, что они думают о герое ее книги, израильском художнике и скульпторе Яакове Агаме, их ответы, наверное, очень бы ее удивили. Имя Агама в глазах среднего израильского (и особенно тель-авивского) обывателя давным-давно ассоциируется исключительно с фонтаном-скульптурой, установленной в 1986 году на площади Дизенгоф. Сам-то фонтан был неплох — любопытным образом сочетал музыку, движение и игру огня с водой; толпы туристов собирались на площади каждый вечер, чтобы на него поглазеть, да и высоколобые критики отнеслись к очередному радужному творению Агама благосклонно. Тель-авивцы, однако, полагают, что подкачало расположение: модернизированную, приподнятую над проезжей частью площадь Дизенгоф они ненавидят всеми фибрами души. Разрушение старой, привычной, всеми любимой площади Дизенгоф и создание на ее месте новой площади в Израиле считается едва ли не главным урбанистическим преступлением века, и, к несчастью для Агама, его фонтан, давно не работающий, стал невольным символом этого преступления. Говоря коротко, у израильской общественности сложилось не самое лестное представление об Агаме. А зря.

Может, если книгу Арагаки об Агаме переведут на иврит, скульптор предстанет перед израильтянами совсем в другом свете. Он ведь, ни много ни мало, один из создателей современного кинетического и оптического искусства и вообще весьма уважаемый в мире художник — можно сказать, живой классик. Его стиль ни с чем не спутаешь. Когда я впервые гулял по парижскому району Ла Дефанс и еще издалека увидел цветовую гамму монументального фонтана возле «Гранд Арк», тут же стало ясно, что и в Париже не обошлось без Агама. Его работы установлены в Елисейском дворце, Белом доме, Европейском Парламенте и ведущих музеях мира, а некоторые творения стали городскими символами (например, красочный фасад гостиницы «Дан», без которого невозможно представить себе тель-авивскую набережную). Но книга Арагаки, к счастью, не просто список достижений Агама, не просто история создания его работ и реестр оказанных ему почестей — скорее, попытка определить истоки творчества этого неординарного человека.

И первое, о чем стоит упомянуть, — еврейская сущность всех работ Агама. Вторая из десяти заповедей, как известно, запрещает изготовление изваяний и изображений, и в ней Яаков Агам обретает основу всего своего творчества. По его мнению, запрещенные Всевышним изваяния и изображения — это статическое искусство, в котором нет жизни, которое не отражает реальность постоянного движения и пренебрегает четвертым измерением — временем. Статические изображения — это идолы, и именно отказ поклоняться идолам отделил евреев от окружавших их народов. Попытка традиционного искусства нейтрализовать временной фактор, навечно остановить ход времени, сродни идолопоклонству, и потому Агам от него бежит, как от огня. Японка Саяко Арагаки обнаруживает параллели между еврейским, каббалистическим подходом Агама и принципами дзэна и других восточных традиций: недаром название книги предлагает взглянуть «за пределы видимого» — это основной принцип Агама, позаимствованный из еврейской философии (Каббала, кстати, говорит о десяти измерениях, так что за пределами видимого много чего лежит).

Во многих работах Агама встречается мотив радуги, и это тоже не случайность. Радуга возвращает нас к библейской истории потопа: когда воды после разрушения мира стали отступать, Ной, несмотря на уговоры Бога, не желал выходить из ковчега и приступать к строительству новой жизни. Ной вступил в переговоры с Всевышним, добиваясь обещания, что тот больше никогда не разрушит мир. В результате они пришли к соглашению, и «печатью» договора стала радуга, что явилась в небесах. То есть договор Ноя с Богом был не устным, не письменным, но визуальным, да еще и кинетическим (ведь радуга — это не что иное, как движение света) — подобно творениям Агама.

В одной из глав книги повествуется о том, как Агам создал менору на основе чертежа Рамбама. Один из интереснейших вопросов касательно утвари Храма связан с формой шести ветвей Меноры. Сегодня их принято изображать полукруглыми, как на известной триумфальной арке римского императора Тита, однако в рукописи Рамбама менора изображалась с прямыми ветвями, образующими треугольник. И вот, несколько месяцев назад в Нью-Йорке установили самый большой в мире ханукальный светильник, сконструированный Агамом по мотивам меноры Рамбама.

А еще Агам — музыкант и композитор, ученый и философ, и просто мудрый человек, похожий на библейского пророка, многое повидавший на своем веку и словно живущий в своем особом мире. Книга Арагаки открывает дверцу в этот мир — или, если прибегнуть к терминологии самого Агама, помогает шагнуть за пределы видимого. Предложение, от которого невозможно отказаться, — как от любого выхода за пределы.

Еще:
Неделя с 11 по 17 декабря
Картонное представительство в картонной стране
Иерусалим: древний город помолодеет
Первая интергалактическая выставка открылась в Еврейском музее
Тель-Авив в портретах его обитателей
Доктору Айболиту поставят памятник в Вильнюсе
Designed in Israel — изреализм как форма искусства
Европа. Евреи. Музеи