Многочисленные рецензенты очередного тома «Русских писателей» избавили меня от необходимости говорить об истории издания, его научном значении и драматической судьбе. После фанфар и лавров позволительно, кажется, сосредоточиться на частностях — и коль скоро мы на «Букнике», понятно, о чем (о ком) именно пойдет речь ниже.
Вот, скажем, первый (пусть только по алфавиту) русский писатель на букву «Р»: Рабинович Осип Ааронович (1817—1869) — один из тех, благодаря кому понятие русско-еврейская литература обрело смысл, редактор журнала «Рассвет», публицист и прозаик, первым познакомивший русскую публику «с неведомым до тех пор еврейским миром» (статья о нем написана А.Е. Локшиным).
А непосредственно перед Рабиновичем расположился его младший современник Александр Пятковский (статья А.Н. Кузнецова), начинавший литератором либерального направления, но под конец пути соблазнившийся еврейским вопросом. Свои статьи на эту тему, опубликованные в собственном журнале «Наблюдатель», Пятковский собрал в книгу «Государство в государстве (К истории еврейского вопроса в России и в Западной Европе)», где клеймил евреев, чье «талмудическое миросозерцание» противоречит «от первого до последнего пункта всем основным началам европейской цивилизации», и сочувствовал русскому народу, попавшему после освобождения от крепостной зависимости в плен к кагалу. (Бедные русские антисемиты — о чем бы они писали, когда б не Яков Брафман со своей «Книгой кагала», обеспечившей их материалом и терминологией на десятилетия вперед.)
А вот еще двое: Владимир Пуришкевич — лидер Союза имени Михаила Архангела, чье имя стало «нарицательным обозначением реакционера и антисемита» (емкая и информативная статья С.А. Степанова), и тотчас за ним Михаил Пустынин, он же Герш Розенблат, — поэт-«сатириконец», начинавший в одесских газетах «Еврейская жизнь» и «Еврейская мысль» (статья О.Б. Кушлиной). Занятная, кстати, деталь: Пуришкевич-литератор дебютировал рассказом из жизни индийских отшельников «Накута и Карни», заслужившим весьма высокую оценку Льва Толстого.
За несколько страниц до Пуришкевича с Пустыниным расположился еще один русско-еврейский литератор — Николай Осипович Пружанский (настоящая фамилия Линовский; авторы статьи А.В. Чанцев и В.М. Лукин). Если Рабиновича за рассказ о нелегкой доле пожилого рекрута сравнивали с Григоровичем, то Пружанский исполнял роль «еврейского Помяловского». Благо материал для цикла «Заколдованное царство (Очерки еврейской бурсы)» писатель мог черпать из собственной биографии — в юности он обучался в Виленском раввинском училище (до 17 лет не говорил по-русски).
Так и идет чересполосица: то Иван Пономарев, чьи завлекательные романы «Тайны болгарского двора», «Живой товар. Из бердичевских тайн», «Еврейская баронесса» и проч. кишмя кишат евреями — спекулянтами, мошенниками и сводниками (статья М.А. Николаевой); то Иван Родионов, от «стандартного набора антисемитских измышлений и предлагаемых мер» в докладе 1912 года перешедший в эмиграции к восхищению «изумительной по благой плодотворности государственной деятельностью» А. Гитлера (статья В.Н. Запевалова); а то видный советский шекспировед и кельтолог Александр Смирнов, оказавшийся мало того что декадентским поэтом, вдобавок и внебрачным сыном крупного банкира Абрама Зака (статья М.Ю. Эдельштейна и А.А. Холикова).
Иногда хочется воскликнуть: «Широка, широка русская литература, я бы сузил». Но тут же подавляешь в себе это желание, так как понимаешь: именно в такой пестроте, при всей неаппетитности некоторых ее оттенков, и заключается обаяние отечественной словесности. Кого обрадовало бы, окажись русские литераторы все как один людьми либеральных взглядов и убежденными юдофилами?
В общем, остается восхищаться и ждать продолжения банкета — в следующем томе бедному Семену Фругу предстоит соседство с такими столпами «субкультуры русского антисемитизма» (определение М.Н. Золотоносова), как Шабельская-Борк и Шварц-Бостунич.
Еще:
Имя, сестра, имя!
Все мудрецы в одном тазу
