Почти девятьсот страниц автобиографии Владимира Войновича лежат на столе бестселлеров книжного магазина «Москва» не первый месяц. Неподъемная тяжесть — долгая жизнь, рассказанная со всеми подробностями. Здесь больше баек и «случаев», чем переживаний, но последних ровно столько, сколько нужно для понимания мотиваций главного героя. «Случаи» в большинстве своем мрачные, трагические или абсурдные, как сам советский строй. Очевидно, что без СССР и его ежедневного морока мальчик Вова Войнович вряд ли вырос бы в писателя и диссидента Войновича. Советский Союз мог бы, наверное, остаться для Войновича страной не хуже других, а в чем-то даже и лучше, если бы не родители, благодаря которым он стал диссидентом раньше, чем писателем.

Отец, Николай Павлович Войнович, работал в газете «Коммунист Таджикистана» ответственным секретарем. В 1936 году его арестовали за «контрреволюционные троцкистские высказывания». Жена его, Роза Климентьевна Гойхман, работала вместе с мужем, но под арест не попала, поскольку «высказывался» муж в обществе коллег, а не дома. И вины своей не признал ни во время следствия, ни на суде, поэтому получил «всего лишь» пять лет.

Подсудимый, превратившись в осужденного, поехал на Дальний Восток, а малолетний Владимир остался с мамой, бабушкой Эней Вольфовной и дедушкой Климентом (это имя было переиначено на русский лад из Колмана, а отчества дедушки я не знал и до сих пор не знаю). Вскоре после ареста отца вместе с перечисленной родней Владимир переехал в Ленинабад, где по будням посещал детский сад, учил буквы по плакату «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство», а в выходные дни ходил с бабушкой в женскую баню.
Не знаю, когда у отца наступило прозрение, до или после ареста, но из тюрьмы он каким-то образом ухитрился передать моей матери посвященное ей стихотворение с заключительным выводом: «Там, за этой тюремной стеною, твоя жизнь безнадежно черней».
Все, что случилось с сыном осужденного Войновича, почти целиком заслуга Розы Гойхман. Она давала сыну свободу, не обращала на него внимания, занималась с ним мало и неохотно и вообще сомневалась, что у ребенка есть какие-нибудь особые способности. Между тем мальчик был достаточно сообразителен, чтобы самому научиться складывать буквы в слова, у него была прекрасная память, он читал запоем и наверняка обладал музыкальными способностями, но это не считалось.

Может быть, так работал защитный рефлекс матери: меньше талантов — меньше внимания — меньше проблем. Сам Владимир Войнович пишет о редкостной честности родителей, и в частности — о материнской щепетильности, из-за которой она, учительница, принимая выпускной экзамен у сына, едва не завалила, даже не дав дорешать задачу до конца. В раннем же детстве Владимира она работала и училась в институте, и с сыном виделась только днем, забегая домой пообедать. Она не настаивала, чтобы сын ходил в школу, и он не ходил. Закончил всего несколько классов — и те не подряд, больше благодаря своему желанию получить аттестат, чем по настоянию родителей. Отец поддерживал мать в ее строгости и стремлении к абсолютной честности во всем. Они жили на мизерную зарплату, при этом мать никогда не брала денег за частные уроки, помогая ученикам бесплатно. Николай Войнович был по натуре аскетом, а потому не ел мяса, яиц, молока, не носил кожаную и меховую одежду. В книге нет ни слова о материнской ласке или отцовских объятиях, вообще о каких бы то ни было нежностях. Объяснимо и это — время превращало семьи в маленькие партизанские отряды, где выживание было на первом месте, а ласки — излишество. Жесткость была повсеместной, жестокость — почти инстинктивной, послевоенные дети спокойно убивали взрослых и сегодня назывались бы беспредельщиками. Любовь родителей к детям в такие годы проявляется в том, что родители добывают еду и пытаются передать опыт выживания, и целые поколения людей вырастают с травмами души, которые не видны с первого взгляда, но оставляют шрамы глубже, чем от пулевых ранений.

Но даже при таком детстве Вова Войнович — маленький, слабый плаксивый мальчик, не способный поднять руку и ударить даже ради самозащиты — мог бы остаться вполне советским ребенком и вырасти в обычного советского взрослого, верящего во врагов народа и английских шпионов вокруг, если бы не армия. Главное произведение Войновича — его солдат Чонкин — судя по количеству армейских страниц в автобиографии, не исчерпало впечатлений от службы. Войнович служил четыре года и за это время из хилого, хотя и языкастого юноши стал уверенным, сильным мужчиной, способным защититься от давления физически и психологически.
Именно в армии он впервые усомнился в газетной «правде», когда начались гонения на «безродных космополитов». Сопоставив травлю евреев и проблемы с работой у матери, он пришел к выводу, что ничего не должен государству, которое преследует его мать за то, что она еврейка. Первое диссидентское письмо он написал родителям именно об этом, но благоразумно не отправил его, а уничтожил. Однако после этого начал задумываться о том, чтобы заняться литературой.

Едва ли не первое одобрение от матери Войнович получил, когда вернулся из армии с намерением закончить школу. Думал пойти в восьмой или девятый класс, а мать посоветовала идти сразу в десятый: «Ты способный, у тебя получится». Вдохновленный этой неожиданной демонстрацией веры в его способности, Владимир Войнович пошел в десятый класс школы для взрослых. Дальше, в общем-то, все хорошо известно — учеба в институте, борьба за права человека, попытка отравления Войновича сотрудниками КГБ. В его книгах события его частной жизни описаны достаточно близко к правде — Войнович мастер эпизодов, фрагментов, а выдумывать «случаи», как правило, слишком накладно, жизнь сама предлагает достаточно материала.
Большая часть «Автопортрета» посвящена жизни в Советском Союзе. Несмотря на то, что мы больше знаем писателя Войновича как эмигранта, видно, что для него жизнь в СССР гораздо важнее эмиграции. Женщины, напечатанные книги, друзья и враги — все самое важное происходило с советской стороны «железного занавеса».

В трудные времена родители Войновича собирали вещи и переезжали в другой город, надеясь, что перемена места приведет к перемене участи. Сам Войнович, может, и не уехал бы, но его участью была перемена мест. В 1980 году к нему пришли два человека и предложили на выбор — уехать или остаться и продолжать конфликтовать с советской властью уже насмерть. Войнович выбрал отъезд. Несколько десятков страниц сборов и прощаний — и эмиграция.

В 1986 году Владимир Войнович написал роман «Москва 2042» о будущем СССР. Его герой попадает в Москву будущего и видит, что со времени развитого социализма почти ничего не изменилось. Вместо коммунистов у власти партия КГБ, церковь вернулась в лоно государства, приняв в качестве Бога — Гениалиссимуса, но иерархия и дискриминация в обществе никуда не делись. Писателя-диссидента из книги в будущем встречают с цветами и готовятся праздновать его столетний юбилей. Сам Владимир Войнович получил от Горбачева гражданство своей Родины, которого был лишен указом Президиума Верховного совета СССР. В 2001 году удостоился Госпремии и Премии Сахарова. Сегодня он благополучен даже по нынешним рыночным меркам: удачный брак, персональные выставки, признание, место в истории. И, как показала жизнь, довольно точные прогнозы насчет будущего.

Не то чтобы он ненавидел советский режим и боролся с ним из политических убеждений. Войнович, следуя правилам своих родителей, просто пытался быть честным и все время проверял, как далеко можно зайти по этой дороге. После каждого невыполненного приказа в армии, после каждого конфликта с номенклатурщиками задавался вопросом: «И что мне за это будет?». Очень часто ничего не было. Советская власть, сталкиваясь с откровенным, демонстративным противодействием, пасовала, и чем ближе к своему концу, тем заметнее. Но для того, чтобы иметь смелость противоречить системе, у человека должен появиться серьезный, личный повод.

Герой этой книги прозрел, увидев, что обижают его мать. Герой другой книги, Майкл Корлеоне, прозрел похожим образом, когда попытались убить его отца и сломали нос ему самому. Момент превращения человека в диссидента — будь то сопротивление тоталитарному государству или противостояние целому миру — это момент, когда лично тебя несправедливость задевает так, что уже нельзя просто отвернуться. Когда твою мать выгоняют с работы из-за национальности, а тебя бьют по лицу.

Совсем по большому счету, это история о том, что еврейская мать остается еврейской матерью, даже когда вместо беззаветной, всепрощающей, всепожирающей слепой, эгоистичной и нерассуждающей любви к своему ребенку демонстрирует любовь невысказанную, эгоистичную, безжалостную и скептическую. Каков бы ни был знак, на меньшую величину она не согласна.