Это странный человек. Худой и пожилой, напоминающий гриб-сморчок. Вечно в очках — кажется, они у него были всегда. Горящая сигарета в руках. Горящий взгляд. В Рубинштейне все прекрасно. И «живость, и ум, и сутулость». Лев Семенович даже песни поет в кабаках за деньги и на бис. Он пел на первом дне рождения «Букника», например. Отойдя от микрофона, Лев Семенович по-гусарски опрокинет 50 граммов и обязательно подмигнет кому-нибудь из гостей. В общем, он самый положительный культурный герой современной Москвы.
Википедия.ру сообщает, что поэт Лев Рубинштейн «с середины 1970-х годов создал собственный жанр, возникший на границе вербальных, изобразительных и перформативных искусств — жанр «картотеки». Ну, это и так все знают: библиотечные каталогизацию и структурирование Лев Семенович перенес на прозаические страницы, собрав 39 слов, на которых держится сознание современного среднестатистического россиянина. В обиходе политического разговорника слова-метки: «русский», «телевидение», «патриотизм», «ксенофобия», «аполитичность», «наши», «мифы», «начальство», «патриотизм», «сталин», «толпа», «запад», «инфантилизм», «спорт» — в общем, все, что на слуху. На каждое слово — эссе, опубликованное за последний год в «Гранях.ру».В прошлом году у Рубинштейна вышла книга эссе «Духи времени», и начиналась она признанием очевидного: «Делать нечего. Опять приходится думать». Через год Рубинштейн снова делает этот финт ушами. Появившийся на свет при содействии института Катона «Словарный запас» — более структурированная и плотная эссеистика. Эссе Рубинштейна кучнее ложатся в цель. Политические рассуждения на злобу дня, как ложка к обеду, нужны в определенный момент. Через полгода никто и не вспомнит об актуальности того или иного. Но в этом-то и прелесть Рубинштейна — он бросает времени вызов, как Дон Кихот. Кидаясь на амбразуру дурного вкуса застойных двухтысячных, Лев Семенович ставит памятник эпохе, документально фиксируя все коллизии вокруг того или иного события.
Сражается в одиночку, призывает читателя думать о том, кто это официальное «мы» и почему «мы» — всегда хуже «я». Коллективного ада нет, есть только индивидуальный ад, в котором каждому воздастся по делам его. Но рабство — оно всегда коллективно. Вот почему это раболепное «мы» Рубинштейн выжигает каленым железом. То, что Моисей вытравливал 40 лет, да не вытравил, Лев Семенович пытается ампутировать раз в неделю. Прошел парад Победы — и что? Победила сборная России — что дальше?
Они стали говорить «мы». Ну что же. Когда я слышу что-нибудь вроде «наших стратегических интересов», «наших военных достижений», «наших цен на наши энергоресурсы» или «нашего симметричного ответа зарвавшимся атлантистам», мне хочется спросить: «Так это все вы, ребята? Это вы, оказывается, поубивали столько народу в своей собственной стране? Это вы обнимались с Риббентропом? Это вы переселяли целые народы с места на место?»
Конечно, в эпоху тучных коров сложно бороться с мейнстримом. Но можно бороться с дурным вкусом. Что Рубинштейн успешно и делает, вывешивая в своем дневнике раз в неделю ссылку с пометой — «Сегодня на Гранях». А ведь и вправду — на грани?
Да, Лев Семенович, спасибо вам за вакцину от безвкусицы и второсортности. Другое дело — кто готов ею воспользоваться? Кто, выражаясь современным языком, выберет красную таблетку, а не синюю? Вот то-то. Трудно быть пророком в своем отечестве. Тем более с фамилией Рубинштейн.
Весь опыт жизни в моей стране давно и прочно приучал и приучил меня к тому, что русским я не являюсь. А являюсь я, наоборот, нерусским, каковое обстоятельство никак невозможно объяснить европейцу, а американцу тем более. «Вот ты говоришь, что ты еврей. Что это значит. Что ты соблюдаешь субботу и ходишь в синагогу?» — «Нет. Не соблюдаю и не хожу». — «А какой язык ты слышал с рождения?» «Русский, разумеется». «Ничего не понимаю». Да, это непонятно. Но я не русский. И я это знаю твердо. И все дворовое детство прошло в беспрерывных драках по «национальному вопросу».
Еще Лев Рубинштейн:
Делать нечего. Опять приходится думать
Лев Рубинштейн с песнями, вошедшими в кровь