Франц Кафка очень любил детей. А также - элегантную одежду, вкусную еду, вино, пиво, читать вслух, играть, мечтать, есть экзотические фрукты. Необыкновенно жизнелюбивый и жизнерадостный был человек. «Он хотел все узнать, все перепробовать». Умел видеть во всем светлую сторону. А еще он был смертельно болен.
Книгу Кэти Диамант можно отнести к категории «нон-фикшн» лишь условно. В ее труде множество цитат, но полностью отсутствуют сноски и список литературы. Перед нами повествование субъективное и беллетризированное. Однако сделаем вид, что полностью ему верим, и посмотрим, какими предстают перед нами Кафка, Дора и другие.
«Тайна Доры Диамант» развенчивает миф о Праге как о главном и единственном «кафкианском» городе. Кафка «периода Доры Диамант» ненавидел Прагу, мечтал сбежать - и сбежал – в Берлин. Там влюбленные жили вместе, принимали гостей, читали вслух Клейста, Гофмана и Гете, и ходили в вегетарианские ресторанчики. Вокруг бушевала инфляция, случился «пивной путч», квартирные хозяйки каждую неделю повышали плату, керосин дорожал, а Кафка был – по крайней мере, так считают некоторые биографы – впервые счастлив.
Но недолго.
"Я обнаружил идиллию, - написал в биографии Брод. – Наконец-то мой друг был в хорошем настроении; однако его здоровье явно ухудшилось".
Кэти Диамант пишет, что с Дорой Кафке впервые не нужно было «выбирать между литературой и женщиной». Однако история их любви – не только и не столько история служения женщины гению. Конечно, Кафка был болен, избалован, не приспособлен к обычной жизни и нуждался в опеке, однако Дора не только устраивала его быт, но и оказывала на него определенное духовное влияние.
Все знают, что Кафка был евреем, однако евреем ассимилированным, евреем только по крови. И вот перед нами Кафка, для которого еврейство многое значит. Это довольно неожиданно. Оказывается, Франц и Дора лелеяли планы переезда в Палестину (которые, конечно, не могли осуществиться из-за болезни Кафки). Они учили иврит (Дора знала его хорошо, Франц - плохо). Кафка цитировал Талмуд и сожалел, что в синагоге, куда был «приписан» его отец, молились на чешском языке. В Берлине влюбленные ездили на лекции и семинары в Академию еврейских знаний. Дора учила галаху, т.е. «мужское знание». Кафка больше любил агаду и заставлял Дору рассказывать ему фольклорные хасидские истории. Они представляли собой противоположные воплощения европейского еврейства – западное ассимиляторское и восточное традиционное, оба тяготились своей средой и оба оторвались от нее.
«Когда ему было двадцать, Кафка написал: «Я думаю, нам следует читать только те книги, которые ранят и терзают нас. Если книга, которую мы читаем, не бьет нас по голове, то зачем ее читать?»
Книга Кэти Диамант вызывает сильное желание перечитать произведения Кафки, сохраненные для потомков вопреки его воле. Желательно не делать этого на ночь. Но можно мысленно перенестись в берлинскую квартиру или в венскую туберкулезную клинику, где Франц Кафка читал написанное Доре. В Европе кризис – экономический и политический. А Кафку, Макса Брода и других еврейско-европейских литераторов волнует в первую очередь жизнь идей и образов. Они трогательно заботятся друг о друге и трогательно ссорятся из-за литературы. Это поколение одиноко – с предками оно порвало, а потомками не обзавелось. Они цепляются друг за друга, но рок неумолим. И биографы один за другим пытаются воссоздать последние минуты жизни Кафки. Душераздирающие сцены.
Примерно половина книги посвящена жизни Доры после смерти Кафки. На ее долю выпало все, что могло выпасть человеку ее возраста и национальности. Увлечение коммунизмом, бегство из Германии и из СССР, лагерь для интернированных на острове Мэн… Это именно такая судьба, о которой говорят, что на ее примере можно учить историю XX века.
Тем более обидно, что книга довольно неряшливо переведена и пестрит неуклюжими выражениями и мелкими неточностями. Вот Дора уезжает в Советский Союз «с годовалой дочкой Марианной». На следующей странице малютка уже «почти двухлетняя», хотя прошло всего несколько часов.
Кафке, маниакально редактировавшему свои произведения, не терпевшему небрежности ни в костюме, ни в тексте, это не понравилось бы.
