«Букник» продолжает специальный проект «Мы все рабы» в сотрудничестве с журналом «Бейт Ави Хай». Предоставляя площадку авторам с самыми разными взглядами, мы предлагаем читателю разговор о свободе в современном мире. Сегодня речь пойдет о том, что излишек свободы — тоже, пожалуй, вещь крайне неоднозначная.
Джордж Бернард Шоу как-то сказал, что англичане никогда не будут рабами, поскольку английский гражданин всегда совершенно свободен делать что угодно — если это дозволено законом и общественным мнением. Мы уже научились узнавать современное рабство — зависимость от денег, карьеры, этого самого общественного мнения. Но что если и это уже устарело, как устарели невольничьи рынки? Познакомьтесь с новой, постмодернистской версией рабства. Это особенно изощренная и чудовищная его форма, поскольку порабощает нас собственно свобода.
Полная свобода? Человек неизбежно живет в рамках идентичности, которую он не выбирал. Фото: Thinkstock
К чему я клоню? Всем ясно, насколько ужасно рабство в прямом значении этого слова: потеря всякого контроля над собственной жизнью. Будучи в армии, я ощутил это на себе, хоть и совсем в микроскопической мере. Самым тяжелым аспектом военной службы для меня была полная потеря власти над собственной жизнью и ее распорядком. Я мог целую неделю планировать важный телефонный звонок, назначенный на вечер четверга. Я готовился к этому, менял дежурства, согласовывал все с командирами и сослуживцами. Но в последний момент появлялся командующий ротой и равнодушно приказывал мне бежать в бункер и выгружать боеприпасы из грузовика со снаряжением. Разумеется, жизнь настоящего раба была несравнимо ужаснее, но и эта микроскопическая доля, выпавшая мне, часто казалась непереносимой.
Мы отличаем собственно рабство, умеем его узнавать. Помимо этого, мы научились распознавать и подчинение нормам, идущее изнутри нас самих. Мы узнаем его — но не сопротивляемся.
Мы думаем о себе как об уникальных, индивидуальных созданиях (вроде бы это и отличает нас от наших предков). На самом же деле наша уникальность давно превратилась в стандартную рыночную валюту. Я неповторим — факт. Сказано же в рекламе напитка Х, что тот, кто пьет этот напиток, становится неповторимым. Значит, я уникален — как и все. В нынешнюю эпоху победившей промышленности даже вещи, которые мы надеваем, похожи друг на друга, в отличие от той одежды, что шили себе вручную наши предки.
Все это мы знаем, отдаем себе в этом отчет. Но мы по-прежнему отрицаем постмодернистское рабство. Наша одержимость свободой, наше сопротивление любому намеку на принуждение, дошли до того, что сами по себе стали печальным и унизительным рабским клеймом.
Я не выбирал свое имя
Что такое идентичность? Наша идентичность состоит из базовых данных и правил; мы не выбираем их, а рождаемся с ними. Нынешние претензии к обрезанию — мол, дайте ребенку самому выбрать, когда вырастет, — не освобождают и эмансипируют ребенка, а обедняют его, отнимают у него право расти еврейским мальчиком, вступившим в завет праотца Авраама. Давайте посмотрим, что будет, если пойти дальше по этому пути. Выбирает ли младенец, каким будет его родной язык? Выбирает ли он, кто его родит? Выбирает ли он вообще, рождаться или нет? По какому праву родители решают привести его в этот трудный мир?
Ответ прост: человек неизбежно живет в рамках базовых личностных данных, которые он не выбирал. «Ты сотворен вопреки воле своей, — учили нас мудрецы, — и вопреки воле своей рожден, и вопреки воле своей живешь, и вопреки воле своей умрешь, и вопреки воле своей тебе предстоит давать отчет перед Царем царей, благословен Он». (Трактат Авот, 4, мишна 22).
Абсолютная свобода выбора — опасная иллюзия.
В статье «Голос возлюбленного стучится» рав Соловейчик назвал два уровня еврейского самосознания: завет судьбы и завет предназначения. Завет судьбы — это базовый уровень идентификации с народом, а завет предназначения — более высокий уровень выбора общих духовных ценностей. В завете судьбы тоже есть измерение выбора — решение принять народную идентичность и не восставать против нее (например, решение помогать евреям, попавшим в беду в странах диаспоры). Однако основной выбор — это завет предназначения. Соловейчик описывает его как решение посвятить жизнь Торе и заповедям.
В шестидесятых годах XX века, когда была написана статья «Голос возлюбленного стучится», основная борьба действительно шла вокруг завета еврейского предназначения. Сегодня фронт перешел к завету судьбы. Именно базовая народная идентификация подвергается атаке. И не только этот, а вообще все уровни идентификации в нашей жизни под угрозой. Народная, религиозная, гендерная идентификация — все это воспринимается как угнетающие границы, препятствующие бесконечной свободе выбора.
Но что такое человек без идентификации? Не свободный и счастливый человек, а создание, лишенное наиболее важного, самого значимого якоря. Человек, которому удастся воплотить мечту об уничтожении идентичности, перед которым раскинется пространство бесконечного и неограниченного выбора, будет самым несчастным из живущих. Говорите, человек без идентичности наиболее свободен? В этом случае «свободен» означает — «совершенно один».
