«Шестьдесят с лишним лет миновало с того дня, когда был освобожден Освенцим. Кажется, с тех пор все написанное уже прочитано, все свидетельств даны. Но нет! Мертвые еще не сказали своего последнего слова. Каждый год раздаются все новые голоса — а казалось, что они навсегда угасли...», — пишет в журнале «Экспресс» Симона Вейль, президент общества «Мемориал Холокоста», депутат Евросовета, у которой на руке все еще видна концлагерная татуировка.
Видно, правда, что рукописи не горят даже в печи крематория. Доказательством тому — «Дневник» Элен Берр, погибшей от тифа в концентрационном лагере Берген-Бельзен в апреле 1945-го, за пару недель до его освобождения союзными войсками. В первых числах января 2008 года дневник опубликовало парижское издательство «Талландье» («Tallandier») — и он произвел эффект разорвавшегося снаряда.
Дневник, подписанный «Сероглазая Элен из Латинского квартала», предназначался для жениха погибшей Жана Моравики, в то время сражавшегося в Северной Африке в составе «Свободной Франции» де Голля.
Жан Моравики жив до сих пор. Ему 86 лет. Он сделал удачную дипломатическую карьеру, был послом Франции в Эквадоре. Ему вручили дневник невесты после войны. А он впоследствии вернул семье это трагическое свидетельство, которое боялись публиковать до начала третьего тысячелетия.
На публикацию было нелегко решиться: в «Дневнике» открыто говорится о вишистском «Всеобщем союзе израелитов во Франции» (UGIF). Эта организация, созданная по официальной инструкции Анри Филиппа Петена в 1941 году, якобы должна была давать евреям представительство в различных французских административных институциях, причем во «Всеобщий союз» принимались только евреи, жившие во Франции на протяжении многих поколений. Тем не менее, их называли «евреи во Франции», а не просто «французские евреи», дабы отличать и отлучить от французов.
Именно к такой старинной и обеспеченной французской семье принадлежала Элен Берр, студентка Сорбонны, великолепная музыкантша, воспитанная на Толстом, Шекспире и Шелли.
Ее дневник начинается 7 апреля 1942 года. В этот день Элен исполнился 21 год. В восторге она вчитывается в загадочные слова Поля Валери на сборнике стихов, подаренном ей на день рожденья: «Как нежен свет на рассвете дня, как живая голубизна прекрасна!»
Франция оккупирована, однако Элен еще ведет «нормальный» образ жизни: пишет курсовую о Китсе, собирает с возлюбленным цветы — а тем временем в Освенциме уже погибла Ирэн Немировски, звезда парижского литературного небосклона 1930-х, друг Кесселя и Кокто. Ее незаконченный роман «Французская сюита» был издан лишь в 2004 году: Ирэн Немировски, по происхождению украинская еврейка, при вишистском режиме подверглась остракизму. Стоит помнить, что с июня 1941 года французские издательства отказались печатать авторов-«неарийцев» в силу «запрета на интеллектуальные профессии для евреев», который правительство Виши объявило в декрете от 3 октября 1940 года.
Этот старательно замалчиваемый сегодня во Франции декрет выглядит чудовищным. Историк Мишель Виннок (Michel Vinnock) с горечью пишет о том, как слабо протестовало тогда французское общественное мнение против этой «ужасной средневековой меры». «Проблема сегрегации еврейского населения особо не трогала Сопротивление, — пишет Виннок. О ней ни словом не обмолвился тогдашний «властитель дум» Андрэ Жид. Лишь поэт Поль Клодель назвал декрет «безумным», а его авторов Алибера и Пейрутона — «канальями». (Напомним, что Клодель был при этом автором «Оды Петену».)
Пытаясь уйти из капкана гестапо, Ирэн Немировски с двумя дочерьми скрывается в деревушке Морван; вишистская милиция находит Немировски и депортирует в Освенцим, где та гибнет в 1942 году. Ее дочерям, которых спрятала от нацистов деревенская учительница, чудом удается сохранить рукопись «Французской сюиты» — исторической эпопеи, которая, как гласит единодушное мнение критиков, по монументальности схожа с «Войной и миром».
Элен Берр величавой эпопеи не создала. Но ее взгляд, вначале детски-наивный, неотрывно созерцающий страшное, полон чуть ли не восторга пред надвигающимся небытием — этим «спектаклем, таким абсурдным, таким завораживающим!».
Ей приказано носить желтую звезду — а она говорит, что это, в общем, даже... «элегантно»! Вот, увидев ее «элегантное» украшение, Элен гонят от собора Нотр-Дам, а в метро пускают лишь в последний вагон, предназначенный для таких, как она, — «со звездами».
«Боже, я не думала, что это будет так тяжело, — пишет Элен. — Я стараюсь ходить с высоко поднятой головой, смотреть прямо в глаза людям, не отводя взгляда. Пусть они отворачивают свой взгляд. И это очень тяжело».
Только не поддаваться! Только не сдаваться! И Элен идет добровольцем в детскую секцию UGIF, пытаясь спасти детей от депортации: «Дуду, Одетта — их родители, скорее всего, уже погибли в Дранси. Они покрыты язвами, кишат вшами...»
Затем Элен прерывает свои записи на 10 месяцев, до 1943 года. Но как меняется ее почерк! Вначале изящный, четкий, он превращается в едва понятные каракули. И, читая эту вторую часть, хочется закричать: «Да беги же, Элен! Беги! Прячься, пока не поздно!» Напрасно. Она понимает: ее миссия — свидетельство.
Элен была арестована вместе с родителями утром 8 марта 1944-го, а 27-го марта депортирована в Берген-Бельзен, где и погибла. За несколько дней до ареста она тайно вручила свой дневник кухарке, служившей в их доме.
«Более полувека миновало с тех пор, но мы все также идем за ней, день за днем, след в след, ступая по страницам, каждая из которых — ступень на Голгофу», — пишет в предисловии к книге известный французский писатель Патрик Модиано. Начиная с первой книги «Площадь Звезды», практически все произведения Модиано посвящены еврейской теме и антисемитизму. Недавно, выступая по телевидению, Модиано, по обыкновению сбивчиво и отрывисто — «боязливо» — поведал, что, когда он ходит по улицам, его не оставляет страх: а что, если у кромки тротуара вдруг затормозит машина времени, его втянут туда, как в гангстерском фильме, да и забросят в проклятый 1942-й...
Последняя запись в дневнике Элен Берр датирована 15-м февраля. Она заканчивается цитатой из Конрада: «Horror! Horror! Horror!».
