Театр Сатиры открывает свой сезон премьерой: идут последние репетиции спектакля «Черная уздечка белой кобылице», его жанр – опера-мистерия, как утверждает постановщик и хореограф Юрий Шерлинг. Те же название и жанр стояли на афишах вокально-хореографического действа, с которого начался в 1978 году теперь уже легендарный Камерный еврейский музыкальный театр.
Возникновение еврейского театра в СССР 30 лет назад, впервые с момента ликвидации ГОСЕТа, стало, без преувеличения, событием экстраординарным. И первая пьеса в репертуаре, по замыслу создателей КЕМТа, должна была задать тон, стать программной. По заказу руководителя театра Ю. Шерлинга ее писал поэт-песенник Илья Резник, писал, разумеется, по-русски. По мере появления новых сцен текст Резника переводил на идиш поэт Хаим Бейдер, давший название пьесе и спектаклю.
Хаим Бейдер (1928 -2003) – филолог, исследователь литературы, поэт-идишист. Автор девяти книг стихов. Лауреат премии Всемирного еврейского конгресса (Нью-Йорк, 1991) и премии им. Давида Гофштейна (Тель-Авив, 2000). Его усилиями в 1982 году был составлен и издан первый в СССР послевоенный «Алефбейс» (букварь) на идише. В 1992 году в России вышел его самоучитель языка идиш. С 75 по 91 год был заместителем гл. редактора журнала «Советиш Геймланд», написал около тысячи статей для Российской еврейской энциклопедии, после переезда в США в 96-м году стал гл. редактором старейшего идишистского литературного журнала «Ди цукунфт». В 2003 году в переводе на русский в Киеве изданы его «Этюды о еврейских писателях», содержащие более трехсот биографий.
Сцена из спектакля
На идише есть пословица: бедность еврею к лицу, как красная уздечка белой кобылице. Но «красная уздечка» вызывала нежелательные ассоциации, ее цвет Бейдер изменил на черный, что не менее контрастно, а начало пословицы отбросил. Получился запоминающийся многозначный образ. Русский язык в спектаклях КЕМТа не звучал, установка была – делать еврейский театр. Молодые актеры учили язык под руководством ветеранов ГОСЕТа. Но для большинства зрителей текст на идише играл примерно такую же роль, какую в балете играет либретто: зритель следил за происходящим на сцене благодаря танцу; не слово, а хореография главенствовала в спектакле. И оказалось, что с помощью движений и музыки сказать можно больше, чем словами.
В местечке Миражня появляется коммивояжер-искуситель, «господин счастья»; он знает тайные помыслы каждого и способен иллюзией светлого будущего, которое вот-вот наступит, увлечь людей на ложный путь, ведущий к гибели. Притча с таким посылом позволяет говорить о многом. В конце семидесятых годов ХХ века положение евреев в Советском Союзе, да и во всей Восточной Европе вполне соответствовало этим иносказаниям.
Сцена из спектакля
Разговор со зрителем шел на невербальном языке. Хореография Шерлинга и выдающегося балетмейстера Элеоноры Власовой сочетала балетную классику, модерн-балет и народные танцы, была новаторской и чрезвычайно эмоциональной. Одну из финальных сцен помню до сих пор: печальные звуки скрипок, движение ансамбля постепенно замедляется, танцоры останавливаются, поникают, склоняют головы. Секунда тишины, в ней звучит крик, мужской голос. И – взрыв музыки, отчаянное вопреки всему веселье, бешеный ритм танца.
В первые годы существования КЕМТ объединил много талантов, что давало замечательные результаты. Автором декораций первого спектакля был Илья Глазунов. Завлитом в театре работала начинающий прозаик Людмила Улицкая.
Через 8 лет в театре сменился директор, им стал дирижер оркестра КЕМТа Михаил Глуз, а через год, в 1985-м, КЕМТ прекратил существование. Часть артистов и сотрудников эмигрировала, часть разошлась по другим коллективам, кто-то в силу обстоятельств отошел от сцены. Еще через шесть лет перестройка завершилась политическим катаклизмом. Изменились люди, пришло другое поколение, сменились эпоха и общественный строй. И вот - кто б мог подумать? – спустя десятилетия в Москве объявлена премьера «Черной уздечки…».
«Репетиция начнется в три. Но журналистов не пускают» – предупредили меня по телефону. Без десяти три в зрительном зале театра еще горел свет, и уборщик чистил сцену промышленным пылесосом. Декорация – огромные, от пола до потолка, сети; они обозначают ландшафт, ими завешаны задник и обе кулисы. На сетях изображены перетекающие друг в друга неясные контуры зданий, мостик, висящий на цепях, садовый уголок, руина… Это – местечко Миражня, спроектированное театральным дизайнером, сценографом спектакля Александром Лисянским. В глубине зала Шерлинг что-то обсуждает с художником по свету Еленой Древалёвой. Невдалеке от них – режиссер Тимофей Сополев и художник по костюмам, израильский модельер Наталья Каневская. Декорация попеременно освещается лучами разного цвета – осветитель проверяет светодиоды. Из динамиков звучит голос Шерлинга: «Выключите дежурный свет и вызывайте актеров. Всем приготовиться. Через пять минут начинаем прогон». Сцена заполняется, среди массовки дети разных возрастов. Разминаясь, переговариваясь, актеры называют друг друга именами героев пьесы: Зелда, Йоселе, Шолом-Бер… Много молодежи из театральных и хореографических училищ. Раздается голос: «Увертюра!.. Поехали!».
Сцена из спектакля
Свидетельствую: я увидел совсем другой спектакль. Сюжетная канва примерно та же, действие разворачивается в местечке, но на этом сходство старой и новой постановок заканчивается. Другие ритмы и хореография, другой искуситель предлагает другие соблазны, теперь он является не один, а с ассистентом и свитой (что-то это напоминает?). В отличие от «Уздечки…», поставленной 30 лет назад, теперь поют и говорят по-русски. Текст был переработан Ильей и Максимом Резником (сыном). Пьеса уже не обращена к людям одной национальности, возможная аудитория расширилась, изменились смыслы, которые авторы стремятся донести.
Но было бы неправильным рассказывать подробности накануне премьеры. Удастся ли новому коллективу повторить успех прежних времен, когда театр был и храмом, и местом зрелищ, и общественной трибуной, станет понятно очень скоро – в сентябрьской афише театра Сатиры объявлены шесть премьерных спектаклей.
Фоторепортаж Владимира Луповского с прогона спектакля
Алекс Рапопорт
