«Я фотографирую вещи, которые мне неинтересно рисовать: вещи, которые уже существуют», - говорит великий Эрвин Блюменфельд (1897 - 1969) - фэшн-фотограф-дадаист-сатирик-визионер, которого представил Бенуа Шапиро, владелец парижской галереи «Минотавр», на ФИАК-09 – Международной ярмарке современного искусства, проходившей в Парижском Большом Дворце с 22 по 25 октября.

Для «Минотавра» появление на ФИАКе - премьера и одновременно генеральная репетиция перед персональной выставкой Блюменфельда в самой галерее на ул. Изящных Искусств подле Академии Художеств.

Слава фотографа моды Эрвина Блюменфельда гремела с 30-х годов, однако «настоящий» Блюменфельд до недавнего времени публике практически не был известен. И вот теперь, 50 лет спустя после его кончины, с «Автопортрета» на посетителей глядит сквозь прицел объектива подлинное лицо Блюменфельда - одного из создателей новой образности ХХ века, ибо на выставке мы видим его коллажи, дадаистские картины и монтажи. При жизни Блюменфельд не стремился ни показывать, ни выставлять эти свои работы - разве что дарить друзьям. Теперь их пришлось собирать по миру - челнок судьбы лихо носил художника по волнам моря житейского, из страны в страну, с континента на континент.

И тем не менее... «Куда бы ни забрасывала меня судьба - в Амстердам, Париж, Нью-Йорк, - я всегда оставался берлинцем», — любил повторять этот немецкий еврей, родившийся в Берлине 26 января 1897 года. Первая фотокамера появилась у Эрвина Блюменфельда, когда ему исполнилось 10 лет - недешевый подарок в те годы. Однако семья была зажиточной, и до того, как Блюменфельд-старший разорился, мальчик успел походить в отличную школу. С детства он был знаком с историей литературы, увлекался живописью, не только классической, но и самыми новейшими тенденциями. И уже в пору ранней юности сумел разглядеть «весомую» роль, которую в «странном хэппенинге» истории мирового искусства ХХ века сыграл дадаизм.

Рихард Хюльзенбек, один из зачинателей дадаизма, писал, что дада – это «состояние духа, независимого от школ и теорий. Если ты жив, ты – дадаист». А одними из первых адептов дадаизма стали как раз берлинцы, в их числе Эрвин Блюменфельд. Берлинских дадаистов часто посещал Поль Ситроен - лидер эфемерного центра дада в Амстердаме. У него была кузина Лена - красавица Лена Ситроен стала женой Блюменфельда.

А по полям сражений уже грохочет Первая мировая. Со смесью цинизма и отчаяния дадаисты в упор разглядывают чудовищную бойню, в которую превратилась война, когда на кровавых подмостках тотального театра «Танатос» появились пулеметы и иприт.

Блюменфельда призывают на фронт. Он работает в полевом госпитале, но в 1918-м дезертирует. Его выдает властям собственная мать. Однако война уже на исходе, и смертный приговор не успевают привести в исполнение.

В 1922 году Блюменфельд открывает в Амстердаме лавку женской одежды и кожгалантереи. Увы, в мире мелкой торговли Эрвин оказался полной бездарностью. Торговые дела были так плохи, что фотография стала единственным утешением для Блюменфельда. Войдя в его жизнь второй раз, она полностью захватила его.

Моделями для съемок ему служат старые манекены, в избытке валявшиеся в кладовке. По ночам в темном торговом зале он расставляет их, заставляет менять позы, создавая некий фантастический балет теней. Эти силуэты он затем вырезает, дорисовывает к ним детали, соединяет - и неожиданно создает абсолютно новый жанр в искусстве, чье имя «монтаж». Эти «монтажи» амстердамского периода и увидела публика в галерее «Минотавр», где отдано предпочтение работам «между двух войн» - сумасшедших лет расцвета авангарда.

На выставке в центре экспозиции монтаж Блюменфельда - бык с торсом Венеры, задрапированным в тогу. Чудовище носит имя: «Минотавр, или Диктатор». Омерзительный мутант-гермафродит - олицетворение ненависти, которую испытывал художник, глядя на плебейское лицо с черной тенью усиков - чудовищную карикатуру на Чарли Чаплина, кумира Эрвина Блюменфельда. «Минотавр», созданный в «незабываемом 37-м», возглавил сюиту политических фотокарикатур. На стенде галереи - Гитлер в виде вампира, кадавра, шлюхи.

Ефрейтора Шикльгрубера Блюменфельд не просто ненавидел, но глубинно презирал - как только может презирать художник «дьяволизм пошлости». И, создав сюиту «Гитлер», Блюменфельд еще раз сказал в искусстве новое слово - превратил фотомонтаж в средство открытой политической фронды.

То был «незабываемый» 37-й, ознаменованный «Герникой» на парижской Всемирной выставке и одновременно — выставкой «Дегенеративное искусство» в Мюнхене. Сарказм Блюменфельда, само собой, не пришелся ко двору - им был недоволен немецкий посол в Нидерландах. После ноты его превосходительства Блюменфельд в срочном порядке ретировался из Амстердама, избрав страной исхода Париж.

Между двумя мировыми войнами Париж становится космополитической культурной столицей, центром притяжения авангардистов всего мира. А поскольку пылкое преклонение перед прогрессом в то время еще не угасло, фотографов-новаторов чтут особо. В Париже блещет американец Ман Рэй - Человек-Луч. А вокруг него целое созвездие: французы Анри Картье-Бессон, Морис Табар, Рене Зибер, русский Рудомин, румын Брассаи, немецкий еврей Блюменфельд...

«Париж - женского рода», — прочел однажды Блюменфельд слоган к рекламе женского белья, и ему открылась истина: женщины гораздо притягательнее Гитлера, да и за модные фото, в отличие от полит-фото-карикатур, платят - и платят хорошо. После переезда в Париж звезда Блюменфельда разгорается, карьера стремительно развивается, а финансовое положение укрепляется. Он получает место в парижском Vogue. Но именно фотография живых моделей показывает, что этот фотограф из «Вога» - «экспериментатор от Бога».
«Ох, эта вечная женственность... Фетишами всей моей жизни были женские глаза, волосы, грудь и губы», — исповедуется фотограф в мемуарах. Подобно Энгру, Блюменфельд был одержим женским телом, которое казалось ему неведомым континентом, полным загадок. Оттого так бесплотны его «ню», нереальны красавицы в фантастических нарядах, так экстравагантны и одновременно целомудренны ракурсы и позы его моделей.

Блюменфельд отрицал «красивость» в пользу красоты. Он по сути создал каноны нового видения – сюрреалистического и одновременно беспощадного.

Новая эстетика Блюменфельда - «неживая некрасота» - пользовалась огромным успехом. И хотя его имя стало знаменитым именно благодаря его фотографиям в модных журналах, сам он, отбирая «Сотню лучших фотографий» для одноименной книги, включил туда лишь 4 снимка, выполненных для глянца.

С началом Второй мировой и оккупацией Франции нацистами Блюменфельд был интернирован в концлагерь. К счастью, в конце концов, он добился разрешения покинуть Францию и в 1941 году выехал в США.

Блюменфельд изначально чувствовал близость с этой мега-страной - не зря на одном из его сатирических фотоплакатов «Гитлера» нокаутирует американский черный боксер Джек Джонсон. Стиль, отточенный Блюменфельдом в Париже, стал для Америки настоящим откровением. Период между 1944-м и 1955-м был для Блюменфельда особенно плодотворным. Он заявляет о себе как об одном из самых коммерчески успешных фэшн-фотографов своего времени. Его работы появляются на обложках Vogue, Harper’s Bazaar, Cosmopolitan.

Тем не менее, катаклизмы, мировые и пережитые им лично, оставили в его душе неизгладимый след, его работы становились все жестче, строже - в противовес перешедшему в наступление гламуру. Это не могло не привести к разрыву Блюменфельда с Vogue и его арт-директором Александром Либерманом. После 1955 года Эрвин Блюменфельд к сотрудничеству с Vogue уже не вернется.

Теперь Блюменфельд больше времени уделяет ландшафтным съемкам и «ню». Уже после его смерти, в 1978 году, в свет выйдет очень честная автобиография фотографа с непереводимым названием Eye to I. В этой эксцентричной, увлекательной и полной сарказма книге рассказывается о закулисной жизни фэшн-индустрии 40-х и 50-х и при этом бегло, как о чем-то само собой разумеющемся, говорится о собственной славе и деньгах.

«В жизни я любил две вещи: свою работу и женщин, всех женщин без исключения», — признавался Блюменфельд перед смертью, наступившей в 1969 году во время римских каникул. В то лето ему исполнилось 72 года.

«Я никогда не считал коммерческую фотографию искусством, а свои коллажи и монтажи - фотографией вообще», — писал Блюменфельд. Владелец галереи "Минотавр" Бенуа Шапиро считает, что «грядущая персональная выставка Эрвина Блюменфельда - по сути, новое знакомство с ним, так как о художнике временно забыли, но сегодня его “коллажи и монтажи” стоят запредельно - и это не предел".

Еще о тех, кто фотографировал время и новый мир:

Ее фотографии были высоким искусством, а судьба — недоразумением
Какие секреты раскроет архив Роберто Капы и Герды Таро?

Умер Леонард Фрид, фотограф несправедливости