Художник Александр Ройтбурд — одна из самых заметных фигур в современном украинском искусстве. Еще больше известности ему прибавил титул «самого дорогого украинского художника», присвоенный Александру после аукциона Phillips de Pury, прошедшего 29 июля 2009 года. Тогда его картина «Гуд бай, Караваджо» была продана за небывалую для украинского искусства цену - 58 850 фунтов стерлингов (около 97 тысяч долларов), и до сих пор этот рекорд не побит. Тем временем в своих новых картинах Ройтбурд играет с разными традициями: в одном случае — с итальянским барокко, в другом — с еврейским фольклором.

Апология Караваджо
Полотно «Гуд бай, Караваджо» было первой реакцией художника на громкую кражу картины итальянского живописца «Поцелуй Иуды» из Одесского музея западного и восточного искусства. В ночь с 30-го на 31 июля 2008 года некто пробрался в музей, вырезал картинку из рамы и был таков. Наглость этой кражи возбудила активность милиции и множество кривотолков.

Сам Ройтбурд был поражен. «Когда из одесского музея украли Караваджо, у меня было ощущение, что умер кто-то из близких. Или что отрезали кусок меня», - написал художник в своем блоге.
В конце 2009 года появилась еще одна серия картин Александра Ройтбурда на это событие — в ней номерные опусы, которые сейчас выставляются в киевской галерее «Колекцiя» (выставка началась 15 апреля и продолжится до 16 мая) под названием «Ройтбурд против Караваджо».

«Библейские сюжеты — это главное в творчестве Караваджо. В сакральных сюжетах, античных и мифологических, была всегда заложена знаковость, иерархия. Художник работал с архетипами, чего нам сейчас не хватает в искусстве. Поэтому мне было интересно цитировать Караваджо. Но наивные искренние работы с мифологическими сакральными сюжетами мне как художнику уже несколько странны», - говорит Александр.
Поэтому в своих картинах он делает непосредственными соседями персонажей из разных полотен Караваджо. У Ройтбурда Давид несет Христу голову Голиафа, уверение Фомы происходит гораздо нагляднее, чем в первоисточнике, а дальше играют роли в новых сюжетах Саломея с головой Иоанна Крестителя, Авраам, приносящий жертву, юноша, укушенный ящерицей, и др.

«В любом диалоге есть элементы противостояния, состязательности. Поэтому в моих работах персонажи из разных картин Караваджо вырваны из контекста, перекомпонованы, был сделан эдакий “салат” с точки зрения логики его сюжетов. К тому же в одном тексте, в рамках одного изображения, невозможно выстроить диалог между Джизусом Крайстом и Давидом с головой Голиафа.
Наш диалог выразился и в экспрессивном нагромождении граффити, которые, с одной стороны, опровергают живописный образ, язык, а с другой, эти внутренние сюжетные нестыковки отступают перед конфликтом классической живописи с элементами уличного граффити, экспрессионистского живописного сленга. В результате сознательно выстроенная конструкция сочетается с демонстрацией анархического, подсознательного».

Но Александр сразу же уточняет, что он, конечно, в душе «за» Караваджо и его цикл — это скорее апология. Библейские персонажи на картинах Ройтбурда вступают в новые отношения, и если посмотреть на опусы по порядку, в них видится уже новый рассказ, не тот, что писал Караваджо. На вопрос, намеренна ли эта сюжетная цельность цикла, Александр быстро отвечает:

«Это не я. Вещи начинают жить по своим законам и сами по себе разворачивают сюжеты. Я просто наблюдатель».

«Ни дня без халоймеса»

Именно так озаглавлена одна из картин нового цикла, предварительно названного «Халоймес», который Александр Ройтбурд начал в этом году. Правда, он признается, что пока эта работа остановилась, но потом, может быть, он ее и продолжит.

«Халоймес» - это попытка рассказать новые еврейские анекдоты так, как их прежде не рассказывали. Ведь, начиная от уже канонизированного Шагала, иудаика XX века выработала такое количество стереотипов, что хочется из них выпутаться.

«Я не исследователь, но вижу навязчивое повторение одних и тех же мотивов: вот есть милые жидочки, Псоевские “еврейчики” с грустными глазками, очень добрые и хорошие. А мне захотелось чуть больше абсурдизма и меньше ностальгической умильности. Но воплотить это сложно, потому что сама природа этой поэтики засасывает, сковывает художника стереотипами», - сказал Александр.

Влияние фольклора в этих картинах несомненно — дистилированно-стилизованные герои в обязательных сюртуках и кипах читают и толкуют Тору, расшаркиваются и танцуют. То есть совершают самые типичные, с точки зрения фольклора, действия. Но художник и в этой тотальной поэтике находит лазейку для воплощения своего ироничного и вместе с тем проницательного взгляда, то подсовывая страуса еврею в компанию, то заставляя хасида балансировать на канате, уткнувшись в Тору. В этом видится двоякость его диалога: с одной стороны, признание колоссальной традиции, с другой — та самая состязательная природа диалога, о которой говорил Ройтбурд по поводу Караваджо.

«Кто-то сказал: гордиться тем, что ты француз или англичанин, — все равно что гордиться тем, что ты родился в понедельник. С другой стороны, опыт еврея, тем более в Советском Союзе - это школа более сложного отношения к миру, понимания того, что ты другой. Сохраняя свою инаковость, в то же время нужно было находить какой-то диалог с мейнстримной культурой, опирающейся на совсем другие сигнальные точки. Так всегда сложнее, но это помогает не стать частью стада. Это очень полезно в жизни, когда знаешь, что ты другой и позиция у тебя другая.

Если бы не было еврейства моего, я был бы подвержен прелести (в старинном значении этого слова, от «прельщать») советской пропаганды. А так я уже где-то к подростковому возрасту разобрался в том, что теория Маркса не очень всесильна, потому что она не очень верна, перефразируя товарища Ленина. Это помогло мне сохранить здоровый критицизм, а позиция художника в обществе всегда начинается с его неприятия».

Букник как любитель современного искусства:

Он уже любил Бруя!
А еще он любил Оскара Рабина...
И Шика он любил...
И Целкова не оставил...