Русскоязычная поэзия Израиля. На каком из этих трех слов следует ставить ударение? Что доминирует в мироощущении израильских литераторов, пишущих на русском языке? То, что они родились в России и являются частью русской культуры? Или то, что стечение обстоятельств, фатум, История закинули этих людей на крошечный, выжженный кусочек средиземноморского побережья, окутанного тайной Бытия и Творения?

Каждое утро по дороге на работу лицезреть табличку: «Армагеддон 10 км.» - испытание не из легких! Личность, меняющая родину - «малую» на «историческую» - делает выбор в пользу раскрепощения духа. Но выбор происходит, на самом деле, между разными величинами осознания Жизни, Слова, Миссии: «малыми», ничтожными, которыми руководствовался раньше, и «историческими», библейскими, неохватными, которыми придется руководствовать впредь. И такие величины, категории бытия не каждому по плечу.

Современная израильская поэзия во многом ориентирована на англо- и франкоязычную поэзию. Но когда за твоей спиной пять тысяч лет собственной традиции – всякие ориентиры оказываются бессмысленными. На уровне лексики, ритмики, строфики ты взаимодействуешь с Вечностью, которая дала жизнь твоему народу.

Израильская литература русской диаспоры. Так тоже можно сказать. Можно выразиться и более уничижительно, приписав этой литературе местечковый инфантилизм. Пустые слова критиков против Слова, ищущего истину на её доисторической прародине.

В рамках прошедшего на прошлой неделе Фестиваля израильской и еврейской книги в Москве оказались два замечательных русскоязычных поэта из Израиля – Леонид Шваб и Александр Бараш.

Поэт Леонид Шваб не верит в «волшебную силу географии», в то, что, поменяв место жительства, человек необратимо меняется. Хотя сам и добавляет: «Впрочем, многие изменились». Проблема самоопределения для Леонида Шваба не столь актуальна: «Я могу проснуться израильским автором, пишущим на русском языке, к полудню почувствовать себя русским поэтом, а к вечеру понять, что никакой я вообще не поэт». Шваб эмигрировал из Союза, когда ему было 29 лет. Он один из наиболее ярких последователей обэриутской традиции. Стихи Леонида Шваба наполнены тревожной вибрацией пространства:

И перепел, перепел ходит, как израненный военлетчик

Клювом кривым выцарапывает на камне:

Любовь есть война есть любовь.

Сила, вечно жаждущая зла, творит добро. И наоборот. Любовь – это война, борьба, кровь, стоны убитых и раненых, полный хаос, из которого должен, в конце концов, родиться новый мир. Перепел с кривым клювом точно посланник Бога с недобрыми вестями. Только чем он питается? Не той ли падалью и мертвечиной, что остается на полях сражений войны, порожденной любовью и генерирующей любовь?!

Судьба и совесть ходят как враги….

Договориться можно о чем угодно и с кем угодно. Даже с совестью. Но судьба, предначертанная свыше и неподвластная человеку, входит в противоречие с подобными «договоренностями». Особенно в то страшное время, когда поэт видит «летчика хозяином земли». Остаться в живых – глупая надежда автора. Но если любовь и война и вправду тождественны друг другу, шанс на выживание у Леонида Шваба есть. Осталось только помирить совесть с судьбою.

Об Александре Бараше говорят, что он «дважды родился в литературе». Поначалу - в России, став участником неформального культурного движения. И затем уже в Израиле - «как поэт, осваивающий пространство средиземноморских культур и в любом событии различающий наслоения культур и эпох». Сегодня А. Бараш - редактор новостей и политический обозреватель радиостанции «Голос Израиля». Продолжает писать стихи, прозу, эссе. Переводит с иврита израильских поэтов. Да и сам был многократно переведен – на иврит и английский.

Я ушел бы в глухую долину с горизонтом глядящим во тьму

жил бы в легкой пещере питаясь своей немотой.

Но меня не хватает на то чтобы быть одному

я бессмысленно пуст как сухой водоем

Чтоб заполнить себя - нужно камень с груди отвалить

и откроется ключ над дугою оплывших террас

и горящим лучом прорастет сквозь меня эта нить

для которая я лишь водовод а источник - вне нас

И тогда я смогу на закате огромного дня

сесть на белые камни у входа в свой ласковый склеп

и прикрывши глаза ощущать как идет сквозь меня

и уходит – не встретив препятствия - смерть

Уйти от людей. Уйти, если хватит сил и храбрости избрать одиночество в противовес пустоте повседневной жизни. Уйти, чтобы познать истинный смысл существования и, не успев воспользоваться приобретенным знанием, встретить свою смерть. Смерть придет на закате. Завтрашнего утра может уже и не быть. Замкнутый круг.

Главная особенность любого еврейского вопроса – это его глобальная неразрешимость. Еврейский язык и еврейская ментальность переплетаются в подобный неразрешимый узел. Разве не каждая земля – древняя? Разве при желании не в любой стороне можно наткнуться на «свой» Армагеддон? Но почему-то именно здесь, под безжалостно палящим солнцем пустыни, люди ищут и, как правило, находят ту единственную, утраченную первым человеком Адамом «интерактивную» связь с Богом. Змеиноподобные языки пламени застывают на бумаге буквой «шин», некогда привнесенной Кириллом и Мефодием в славянскую азбуку. Леонид Шваб. Александр БараШ. Шипящая стихия огня. Родовая память выстраивает мелодию русского стиха на лад «ближневосточной словесности» времен псалмопевца Давида.

Антон Трубкин