В парижской Пинакотеке (Площадь Мадлен, д. 28) с 10 ноября 2007 г. по 2 февраля 2008 г. проходит персональная выставка Хаима Сутина, первая его выставка во Франции за последние 34 года.

В Париж были привезены полотна из крупнейших музеев мира и частных коллекций - из Японии, Швейцарии, Германии, Франции, США. Значительная часть из 80 выставленных работ широкой публике неизвестны - и вряд ли их когда-либо соберут под одной крышей вновь.

Парижская Пинакотека, открывшаяся этим летом, в отличие от грандиозной Мюнхенской - не музей, а всего лишь внушительное выставочное пространство в 2000 кв. м, в недавнем прошлом служившее офисом банка «Кредит агриколь».

Отметим, что расположена Пинакотека бок о бок со всемирно известным гастрономом «Фошон». И в предновогодние дни, запасаясь шампанским в «храме гастрономии», прохожие заглядывают и в «храм искусства». Там, двигаясь по трехуровневому выставочному лабиринту, посетители вглядываются не только в картины, но и в щиты, развешанные у входа в залы, с биографией художника, неведомой и странной для современного человека...

Хаим Сутин родился в 1893 году в богом забытом местечке Смиловичи под Минском, в семье бедного портного, обремененного десятью детьми. Отец хотел, чтобы сын тоже стал портным. Но маленький Хаим с ранних лет ощущал неодолимое стремление рисовать. Эту страсть не смогли победить ни упреки, ни даже побои. И родители наконец сдались, устроив его учеником ретушера к минскому фотографу. Затем Сутин оказался в Вильно. Там, в Иудаистском обществе поощрения художеств, Сутина убедили ехать в культурную столицу мира – Париж - учиться живописи. Ведь у еврейских художников той поры другой дороги не было: из-за черты оседлости художественные центры России были для них закрыты.

Надо сказать, что в те годы Париж был космополитичен, и самоидентификация или принадлежность к какой-либо диаспоре не представлялись важными, значение имело лишь то, что ты из себя представляешь как творец. Хаима Сутина в июле 1913-го выкинуло не в землячество, но в космополитическую монпарнасскую вольницу. Почти одновременно с ним туда же приземлился целый рой: уроженец Виленской губернии Пинхус Кремень, выходец из Кракова Моисей Кислинг, Исаак Кикоин из Ковно и Манэ-Кац, рисовавший в Париже пейзажи окрестностей родного Кременчуга - и витебский волшебник Шагал...

Рой слетался в «Улей». Изначально это помещение представляло собой винный павильон, выстроенный для парижской Всемирной выставки 1900 года. По окончании выставки папаша Буше (скульптор Альфред Буше) разобрал и перенес на окраину XV округа этот павильон и построил в нем ателье для художников со всего света.

Творчество своих русских постояльцев Папаша Буше находил весьма странным. Эти будущие великие – тогда нищие и молодые – писали картины, соскребая с холстов старый слой краски, поскольку на новый холст денег не было. Проданный шедевр одного становился праздником для всех.

«Мы были постоянно голодны, - вспоминает переводчик французской поэзии Марк Владимирович Талов, в 10-х годах прошлого века влившийся в «Монпарнасский интернационал». — Знаете ли вы, что такое настоящий голод? Нет, вы не знаете. А мы знали. Мы воровали в гостиницах сапоги. Пробирались в гостиничный коридор и «менялись»: хватали приличную пару, выставленную за дверь для чистки, а взамен оставляли свою, дырявую… Почти ни у кого из наших не имелось жилья. Комната была у Сутина. Я приходил ночевать к нему. Сутин был абсолютно диким человеком, вряд ли умеющим писать и читать...»

«Прежде чем съесть принесенную из лавки снедь, - продолжает Марк Талов, - он принимался за натюрморт и мучился, разрываемый голодом, пожирая ее лишь глазами, не позволяя себе к ней притронуться, пока не закончит работу. Он становился бесноватым, слюни текли у него при мысли о предстоящем «королевском обеде»...»

Сутин провел в «Улье» семь или восемь лет жизни, снедаемый одним - неистовым стремлением писать. Позировавшие ему натурщицы плакали и сбегали с сеансов, изнуренные его упорством. Собратья сторонились мрачного неопрятного маргинала в пальто на голом теле, в палящую жару рисовавшего гниющее, невыносимо смердящее мясо. Сутин стремился изображать разъятые и распятые туши вслед за Рембрандтом, которому поклонялся безгранично. Он часами простаивал перед рембрандтовскими полотнами в Лувре и трижды отправлялся в паломничество в Амстердамский Рийксмузеум - на встречу со своим кумиром.

В 1915 году в жизни Сутина произошло важнейшее событие: он встречает Амадео Модильяни. Подружились они мгновенно. Марк Рестеллини, главный куратор выставки Сутина в Пинакотеке, рассказал журналистам, что принял решение об организации экспозиции, разглядывая портрет Сутина, созданный Модильяни. По его словам, портрет раскрыл всю экстатическую, страшную и в то же время надмирную мощь этой личности, которая открылась Модильяни мгновенно - и до конца.

Модильяни написал четыре портрета Сутина. Сутин - ни одного портрета Модильяни.

Модильяни познакомил собрата со своим ангелом-хранителем, меценатом Леопольдом Зборовским. А тот взял Сутина под крыло - и вскоре отправил отдохнуть и поработать на юг Франции.

И вот перед посетителями Пинакотеки живописный «урожай» того периода - подлинный театр ужасов с кошмарами, гримасами и химерами. Это пейзажи, что корчатся в тектонических спазмах, портреты людей в одежде непонятного цвета, с уродливыми обезьяньими лицами, чьи глаза прожигают насквозь. А каким адским пламенем горят гладиолусы, как «рычит» «Лестница в Каннах» (1924 г.), по которой ковром стелется кровавый водопад, какой пламень несет эта палитра, какую необузданную страсть без пощады, без надежды на избавление!

«На пейзажах Сутина под безжалостным, не знающим передышки ураганным ветром деревья корчатся на ветру и беспомощно вертят растрепанной листвой. Бешеный ветер обрушивается на мир его героев, бугря и землю, накреняя дома, стаскивая людей со стульев, перекашивая и закручивая в спираль страдания человеческие лица. В его картинах аккуратные французские пейзажи, лишаются привычного обличья: дома, земля, деревья искривляются и срываются с мест. Из картины в картину повторяется этот навязчивый мотив подневольного, насильственного движения», - пишет искусствовед М. Герман в прекрасной книге, посвященной «Парижской школе» - Ecole de Paris.

Модильяни умер в 1920 г. Потеряв единственного друга, Сутин жил крайне замкнуто и одиноко, не доверяя никому, кроме Зборовского. Он вообще ненавидел маршанов (владельцев галерей), долго отказывался предлагать им свои картины. Художник был уверен, что рано или поздно подлинные ценители придут к нему сами.

Так и произошло. Американец Альберт Барнс (1872–1951) увидел в галерее Зборовского картины Сутина, приобрел для своей коллекции 15 полотен - и в дальнейшем Сутин уже никогда не знал нужды, находясь под покровительством знаменитого коллекционера.

В 1927 году в Париже состоялась первая персональная выставка Хаима Сутина, затем его выставки с большим успехом прошли в Нью-Йорке, Лондоне и Париже.

Кажется, жизнь улыбалась художнику. Но что это? На «Автопортрете» той поры (1922) омерзительно вывороченные губы, расплющенный нос, слоновое ухо! Все тот же изгой - и все та же адская боль, испепеляющая эту душу. Она, душа, корчится в муках — быть может, из-за страшных предчувствий. Не о том ли беззвучно вопиет мертвая курица, распятая на кроваво-красном кирпиче стены? Не обещание ли мирового катаклизма рушит дома, вырывает вековые деревья, от которых остается тень - чернее черного?

Гибель Сутина в годы войны видится в духе мрачного гротеска, того же, что и на его картинах. Весной 1941-го друзья, спасая художника от фашистов, снабжают его фальшивыми документами и помогают укрыться в нормандском городке Шинноне. Там у Сутина резко обостряется язва желудка - результат злоупотребления «пинаром» (так во Франции на жаргоне называют дешевое кислое винцо). Один парижский хирург соглашается сделать операцию еврею вопреки запретам властей. Последняя подруга художника, Мари-Берт Оренш, тайно везет Сутина в Париж, спрятав в траурном катафалке. Путешествие длится два дня и две ночи. Но было уже поздно - Сутин умирает от перитонита.

Его похоронили в Париже в августе 1943 года по фальшивым документам на кладбище Монпарнас.
После Сутина не осталось ни писем, ни дневников. Почти не осталось и его фотографий. Его работы продаются на мировых аукционах по запредельным ценам. В 2005 году его «Мужчина в красном шарфе» уходит на лондонском «Кристи» за семь с лишним миллионов евро.

«Искусство и сама жизнь Хаима Сутина для нас навсегда - пример судьбы, полной трагизма и величия. История этого мастера - завораживающая и грустная в одно и то же время, со взлетами и падениями в пропасть отчаяния, безусловно, имеет истоки и в его еврействе, и частично в его ситуации эмигранта...» («Либерасьон»).
«Сутин ворвался во французское искусство подобно комете. Этот экспрессионист - выходец из страны, где о таком течении и не слыхали (sic!), был способен и на творения в духе подлинного реализма, хотя реальность на его полотнах деформировалась его внутренним видением...» («Еврейская трибуна»).

Все эти комментарии прессы — увы, общие места. Главное другое. То, что в живописи Сутин набрал ту горнюю высоту, какой достигают единицы. То, что его искусство было стихийным, мощным, загадочным, где все есть бунт, хаос, катаклизм, буря, рвущая в клочья человечье нутро, как в романах Достоевского и Бальзака. Подобно им, Сутин сострадает всем - лошадям, деревьям, рыбам, и, конечно же, нам, людям... Оттого в глазах его персонажей такая неизбывная мука, порожденная вселенской грустью, которую принято считать «еврейской».

Нам еще предстоит открыть его - и тогда «Неистовый Другой» по праву займет место в наших душах рядом с другими дорогими, столь же необходимыми нам именами.