Выставка Марка Ротко в московском «Гараже» – событие. Впервые один из крупнейших художников ХХ века представлен в столице так плотно. Тринадцать работ Ротко, ранее принадлежавшие финансисту Эзре Меркину, недавно были проданы на аукционе и ушли в Россию, в частную коллекцию, чей владелец решил показать ее в Москве.

И вот — «классический» Ротко, конца 40-х — начала 70-х годов. Огромные холсты, порой два на три метра, и на них — ничего, кроме цвета: цвет как мысль, как событие, как вход в другое пространство. Цвет, с которым нужно общаться, пропускать через себя. Есть художники, которых можно рассматривать в репродукциях. Ротко нужно видеть вживую, чтобы физически ощутить фактуру его цвета, живое движение внутри картины, то гладкость, то шероховатость красок. Его вещи — приглашение обратить взгляд внутрь, «обернуть зрачки глазами в душу». Эти холсты — открытые «двери восприятия», о которых твердил Блейк, и о которых грезили 60-е годы прошлого века со всеми их экспериментами над сознанием. Но покуда радикалы 60-х принимали LSD, курили гашиш и марихуану, Ротко работал — просто писал. И крайне болезненно реагировал, когда его называли абстракционистом. Он раз за разом твердил: я пишу предельно четко. Каждая его картина — своего рода сообщение. Попытка достучаться до сознания, перевести восприятие на иной уровень, не символистский, но чувственный. Как-то он обронил: «Зрители, плачущие перед моими картинами, испытывают те же религиозные чувства, что и я, создавая эти холсты».

Настоящее имя Ротко - Маркус Роткович, он родился в России, в городе Двинске Витебской губернии в 1903 году. Младший в семье, он единственный из сыновей получил начатки религиозного образования и знал не только идиш, но и иврит. Когда мальчику было 10 лет, семья перебралась в Америку, в Портленд: отец накануне войны опасался, что его призовут в армию, а здоровьем он не отличался. Вскоре после переезда в США отец скончался. Маркусу пришлось рано начать работать, и он перепробовал множество занятий. В 17 лет он выиграл грант и поступил в Йельский университет, намереваясь заняться философией. О живописи вовсе не думал — а потом, студентом третьего курса, случайно забрел к приятелю в Нью-Йоркскую школу искусств и, глядя, как работают студенты, вдруг понял, в чем его призвание.

Университетская философия ушла в прошлое. Ротко стал мучительно искать чувственное воплощение мысли на холсте, прошел через экспрессионизм, социальную живопись 30-х годов, сюрреализм. Среди его наставников и друзей были выходец из России Макс Веберн, учившийся в Париже и участвовавший в парижских Салонах, и американец с армянскими корнями Арчил Горки - приятель Давида Бурлюка, человек фантастического темперамента и талантливейший живописец, чьего влияния не избежал, наверно, ни один американский художник 30-х.

Ротко дружил с Паулем Клее и Жоржем Руо, Виллемом де Куннингом, был одним из организаторов группы «10», в которую входили Мильтон Авери, Адольф Готлиб, Ральф Розенберг, Джексон Поллок… Ротко экспериментировал, пытаясь передать свое внутреннее ощущение живописи, нащупывал свои возможности, менялся от стиля к стилю. И он остался бы всего лишь «весьма интересным художником», где-то между первым и вторым рядом живописцев, если бы не его монохромные полотна, к которым он пришел после Второй мировой войны.

Радикальный отказ от любой фигуративности, обращение к чистому цвету — это было открытием, вызовом — и реакцией на страшный военный опыт. В Европе поколение, пережившее войну, готово было верить лишь в самые простые вещи — так в Германии появляется «литература развалин» с ее отрицанием любого пафоса, доверием только к тому, что можно «пощупать руками». В ту же сторону качнулась и живопись. Ротко сделал следующий шаг: предметы, люди — все сущее слишком уязвимо, оно исчезает — либо меняется, ему нельзя доверять, и все это так легко отнять... Но есть иная реальность — внутреннего опыта: раз пережитое пребудет с человеком навсегда. Вот эту-то реальность он пытается передать на своих холстах.

Его первый опыт, максимально приближенный к тем картинам, которые ассоциируются с именем Ротко, датируется 1949 годом. Первый монохромный холст — просто прямоугольник цвета и света. Но перед этим были еще и абстрактные цветовые пятна на одном холсте, которые как-то взаимодействовали между собой. Что интересно, с этими работами перекликается палитра раннего Энди Уорхола - видимо, цветовое опрощение витало в воздухе времени...

И все же громадные, плоскостные изображения Ротко — нечто совсем иное. Они затягивают в себя, уводят вглубь. Уорхол пишет ограниченность этого мира. Ротко говорит, что рядом — иной мир и нужно сделать лишь шаг. Нужно немного тишины и сосредоточенности, и еще — усилие.

Экспозиция в «Гараже» - почти идеальное пространство для знакомства с живописью Ротко. В огромном выгороженном зале полотнам Ротко хватает места, чтобы выстроить собственную реальность. Их не зажимает ограниченность музейного пространства, теснота залов. Приглушенный рассеянный свет на сером фоне стен — картины и правда будто повисли в воздухе. Такими их хотел видеть сам Ротко.