Когда организаторы проходившего в Ришон ле-Ционе Фестиваля иврита решили посвятить один из фестивальных вечеров ивриту Зеeва Жаботинского, глава израильского Института Жаботинского Йоси Ахимеир поделился со мной опасением, что вряд ли на вечер придет много людей. Все больше опросов показывают, что в массе своей израильтяне предпочитают смотреть реалити-шоу вместо исторических программ, а молодежь и вовсе считает, что "Жаботинский — это название улицы". Однако вопреки мрачным прогнозам зал, где проходил вечер, 10 марта был забит до отказа, и многие выпрашивали на входе лишний билетик. Загадку названия вечера "Язык жизни моей - в радости, печали и гневе" Йоси Ахимеир разъяснил в первые же минуты: так Жаботинский охарактеризовал иврит в своем знаменитом стихотворении-присяге "Клятва". Обязательство сделать иврит "языком жизни, языком моих детей" стало одной из семи клятв воспитанников организации Бейтар.

Как и другие обещания Жаботинского, присяга ивриту не осталась только на бумаге. Профессор Арье Наор, один из крупнейших специалистов по изучению наследия главы Бейтара, напомнил, что Жаботинский был влюблен в иврит. Уже в 1913 году он призвал создавать ивритские школы, провозгласив, казалось бы, парадоксальный девиз: "Язык обучения — это главное, а содержание — лишь оболочка". Во время Первой мировой войны, перед отправкой на фронт вместе с созданной им Еврейской бригадой Жаботинский писал жене, что у него есть "только одна просьба" — чтобы их единственный сын Эри хорошо знал иврит, "а все остальное неважно". Двадцать лет спустя Жаботинский заявил, что "тому, кто за год не выучит иврит, лучше покинуть ряды Бейтара". Через четыре года, чтобы помочь изучающим древне-молодой язык, Жаботинский составил этакое пособие начинающему оратору – модель правильной речи на иврите "на все случаи жизни".

Сменивший Наора журналист и ведущий Эмануэль Гальперин тоже заговорил про Жаботинского, но быстро перешел к описанию Одессы и рассказал массу историй про свои посещения города, где Жаботинский провел юность. По мнению Гальперина, гений героя вечера мог бы остаться нераскрытым, если бы не уникальная культурная почва южного города. Усмехаясь, Гальперин поведал, как Жаботинского взяли на работу итальянским корреспондентом "Одесского листка": совсем юный Жаботинский, только закончивший школу, пришел к редактору с рекомендательным письмом, где было указано, что он перевел на русский одно стихотворение Эдгара Аллана По! "Вы можете себе представить, чтобы где-то еще зеленого юнца на таком основании отправили репортером в Рим?" - подвел черту Гальперин, десятки лет проработавший на израильском телевидении и знающий толк в подоплеке тех или иных назначений. И тут же сам себе ответил: "Воистину, такое могло быть только в Одессе". А вот то, что произошло дальше, могло быть только в Израиле. "Смотрите, какие чудеса творит иврит, как он объединяет, - таинственным голосом произнес Гальперин. — Я сейчас прочитаю вам на иврите, с моим сильным французским акцентом, итальянские стихи, переведенные тем, для кого родным языком был русский". Заинтригованная публика не успела переварить это лингвистическое смешение, как раздались первые строфы дантовых терцин в переводе Жаботинского. Известный своим франкофильством Гальперин не мог обойти вниманием и французскую поэзию — Жаботинский переводил на иврит и ее. Чтобы передать эстетику перевода, Гальперин трижды прочитал стихотворение Верлена — сначала в ивритском переводе Жаботинского, затем в оригинале, а потом снова на иврите: ощущение было потрясающим, звуковые ряды столь непохожих языков неожиданно оказались чарующе близки. Блистательное владение Жаботинским стихотворной техникой демонстрируют его же переводы Омара Хайяма; Гальперин прочитал их, смакуя ритмическое своеобразие и стиль, а потом заметил, что Жаботинский сумел совместить в себе редкую для политического вождя любовь к жизни и даже свойственный Хайяму гедонизм.

Иврит Жаботинского стал объединяющим фактором и на музыкальном поле — его произведения исполнили певец и рок-композитор Эран Цур, в прошлом солист группы "Кармела Гросс Вагнер", и певица Эфрат Бен-Цур. Сначала со сцены звучала любовная лирика в переводах Жаботинского, а потом его перевод "Ворона". Знаменитое стихотворение Эдгара По Жаботинский в 17 лет перевел на русский (этот перевод был признан классическим и даже включен в школьные учебники), а через четверть века — и на иврит. Хотя потом были сделаны и другие ивритские переводы "Ворона", именно перевод Жаботинского по сей день считается лучшим, в чем смогли убедиться все гости вечера. Ивритский текст "Ворона" завораживает — в нем сохранена сложная звуковая организация источника, его аллитеративность и даже подчеркнутая ономатопея. Той филигранной имитации реальных звуков (и "звуковой дорожки" оригинала) путем подбора фонетически близких слов, что встречается в строфах Жаботинского, попросту нет равных. Когда Цур скрипящим, словно вороньим голосом произносил рефрен "Аль ад-эйн-дор" (именно такой, невиданный ни до, ни после оборот придумал Жаботинский для перевода "Nevermore"), по коже бежали мурашки.

Ну а на десерт гости вечера услышали, как звучал иврит Жаботинского. Среди многих тысяч экспонатов, сохранившихся в сокровищнице Института Жаботинского, есть грампластинки с записью его голоса. Их комментировал "гуру" правильного иврита, лингвист и ведущий, доктор Авшалом Кор. Но для начала он напомнил пророческое обращение Жаботинского к евреям Европы незадолго до смерти: "Уничтожьте изгнание [диаспору], иначе изгнание уничтожит вас". Уничтожение изгнания по Жаботинскому — не просто возврат к ивриту, но усвоение сефардского произношения, которое он и многие другие считали более близким к языку библейских евреев. Для Жаботинского иврит был ключевым элементом еврейского возрождения, что доказывает следующий факт: в 1930-е годы он составил разговорник для изучающих иврит, куда вошли 613 базовых слов языка. Политический лидер — и составляет языковое пособие! Количество слов тоже неслучайно — оно равняется количеству заповедей. Тем самым Жаботинский словно намекал, что принятие иврита равносильно исполнению божественных предписаний.

Профессор Стефано Гарзонио как-то сказал, что Жаботинский поражал современников правильностью итальянского. К ивриту он относился столь же трепетно: когда упомянутый разговорник записывали на грампластинку, Жаботинский сам выступил диктором, чтобы ученики могли перенять правильное произношение. Прерывая запись, доктор Кор, обучающий радио- и телевизионных дикторов правильному ивриту, подвел итог: язык Жаботинского звучит "вкусно" и семьдесят лет спустя – все звуки точны, интонация выверена, лексика безукоризненна — "в общем, хоть сейчас бери его преподавателем!".