Возвращаясь к странствиям Рабы бар бар Ханы, напомню, что их траектория проходит через три различные географические области: «далекая страна» (предположительно — край вселенной), где обитают мифологические животные, море и пустыня. Отправимся вслед за нашим героем по морям и океанам, по маршруту, без которого не обходится ни один эпический герой. Именно в море разворачиваются четыре рассказа о странствиях. В первом огромная рыба Кара, обитательница морских глубин, отведав какой-то малой, но очень вредной живности, погибает. Волна выбрасывает ее тушу на берег, разрушая шестьдесят городов, но от ее грандиозных остатков находят пропитание шестьдесят (иных?) городов, из ее глазной орбиты добывают триста мехов жира, полезного и дорогого, как известно любому читателю Моби Дика, а из ее тщательно распиленных костей отстраивают шестьдесят новых населенных пунктов.

Оптимистично настроенный талмудический рассказчик видит в природных катаклизмах и несчастиях лишь повод для дальнейшего прогресса: разрушения в конечном счете приводят к благоустройству, и в мире всегда есть место надежде. Следуя далее, Раба оказывается свидетелем иной морской сцены: он видит рыбу столь огромную, что принимает ее за остров. Когда же наш путешественник сотоварищи делают привал на мнимом острове, то рыба, обожженная костром, который они развели, переворачивается, увлекая их за собой в пучину. Сюжет этот вполне узнаваем, он присутствует в разных повествованиях: от авестийского Сама до Синдбада-морехода из «Тысячи и одной ночи». Во всех этих историях невероятные силы морских пучин слабые люди используют, чтобы счастливо избегнуть смерти. В следующем рассказе обнаруживается, что моря населены рыбами столь огромными, что между плавниками последних кораблю можно плыть три дня и три ночи, при этом судно движется по течению, а рыба насупротив. И все равно людям удается спастись. Так странствует наш герой по морям-окиянам, пока не попадает в историю, которая в моих глазах имеет особое очарование.

ВТ Бава Батра 73б

Однажды мы плыли на корабле
И увидели ту птицу.
Она стояла по щиколотки в воде, и голова ее упиралась в небеса.
Я предположил, что вода, вероятно, неглубока.
Решили мы спуститься с корабля и охладиться в воде.
Но раздался голос с небес: Здесь вы хотите прохлаждаться? Семь лет назад уронили здесь топор, и до сих пор он еще не достиг дна морского! И не потому, что воды так глубоки, а потому, что течение их столь стремительно. И сказал по этому поводу рав Аши, что птица эта — Зиз-садай, о коей сказано «и Зиз-садай со мной» (Пс 50:11).

Корабль нашего путешественника попадает в очень странное место. Это, по-видимому, снова край света, где птица огромных размеров подпирает головой небосвод, предотвращая его падение. Размеры и пропорции птицы наводят нашего путешественника на мысль о том, что она по щиколотку в воде, т.е. ее стопы покоятся на дне морском. Из чего путешественники делают вывод, что воды здесь неглубоки, а потому можно, сойдя с постылого корабля, побарахтаться в них, должным образом остудив разгоряченную путешествием плоть. Однако небесный голос предупреждает беспечных путешественников, что море таит множество опасностей, а птица, подпирающая небосвод своей головой, стоит там, где под мнимой гладью скрывается столь стремительное течение, что топор, оброненный семь лет назад каким-то иным путешественником, все еще стремится ко дну, но не может его достичь.

Аналогичный мотив появляется в рассказе об Александре Македонском, который построил батискаф и решил спуститься на дно морское, на что небесный голос произнес ему примерно такую же речь. Высшие силы, персонифицированные небесным голосом, беспокоятся о мореплавателях, которые ничего не понимают ни в структуре морских глубин, ни в местной фауне. Ведь не наши скитальцы, но исправный обитатель дома учения отождествляет птицу с упомянутой в Псалме, за которым укрепилась традиционная эсхатологическая экзегеза. Оказывается, что это не простая птица, но представитель пернатых, называемый по-арамейски Тернегола Бра, которая временно подпирает небосвод, а в эсхатологическом грядущем будет сервирована на пиру праведных избранников. Этому пиру талмудическая традиция уделила немало внимания. Мы же вынужденно опускаем волнующие гастрономические подробности и возвращаемся к нашему герою: в скором времени волны выбросят в грядущее, которое оказывается совсем небезнадежным. Пока же его дорога лежит через пустыню, где он сталкивается с прошлым.