Мир перестал быть тем, чем он был прежде. Он давно превратился в глобальную деревню. Все места стали почти одинаковыми, просто в одних более комфортно, в других — менее. Мне думается, что современный просвещенный интеллектуал, а в особенности еврейского происхождения, даже если и не выходит на парад космополитической гордости, к локальному патриотизму не склонен. Город — место проживания, а не друг или возлюбленная, и вообще не субъект, говорит воображаемый мною рационалист. Однако отношения между человеком и городом в избранном для этой колонки талмудическом рассказе несколько иные.
Берешит Рабба 34:15
Реш Лакиш сидел и изучал Тору в предместье Тверии.
Вышли оттуда две женщины; сказала одна другой: Благословен выведший нас из этого дурного места!
Сказал им [Реш Лакиш]: А вы откуда?!
Сказали они ему: Из Мазги.
Сказал: Знаю я эту Мазгу, нет там ничего, кроме двух хижин.
Сказал он: Благословен Тот, кто дал милость месту глазах его обитателей!
Один ученик рабби Аси сидел перед ним.
Он объяснял ему учение, а тот не преуспевал в его понимании.
Сказал ему [рабби Аси]: Почему же ты не понимаешь?
Сказал ему тот: Ведь я покинул свое место.
Сказал ему [рабби Аси]: А откуда ты?
Сказал тот: Из Говат-Шамай.
Сказал ему [рабби Аси]: И каков там воздух?
Сказал ему [ученик]: Когда там рождается ребенок, мы растираем алые ягоды и мажем ему голову, чтобы не заели его комары.
Сказал [рабби Аси]: Благословен Тот, кто дал милость месту глазах его обитателей!
Тверия — город древний, заложил ее еще император Тиберий на развалинах города еще более старого, который был построен еще до прихода израильских племен в хананейскую землю. Если в первое время город был населен людьми простыми и чуждыми учености, то ближе к третьему веку новой эры он становится центром талмудической мудрости и своего рода культурной столицей Галилеи, оставившей в тени недалеко расположенную Сефорию (Ципори).
Знаменитый талмудический ученый Реш Лакиш, как это нередко с ним бывает и в других рассказах, сидит недалеко от городских ворот и оказывается свидетелем некой жанровой сценки. Две женщины, видимо покончив с шопингом, отправляются восвояси, нещадно хуля то место, в коем они проводили время на рынке. Хула, однако же, касается не нравов места и ни каких-либо его культурных особенностей, а просто места как такового. В оригинале используется слово «авир», которое чаще всего переводится как «воздух», но которое, как и его греческий прототип «эйр», может означать и место. То есть женщина выражает недовольство чем-то абсолютно естественным и изменению не подлежащим — ее раздражает место и воздух.
Чтобы у читателя не возникло никаких сомнений о природе переживаний нашей поселянки, Реш Лакиш справляется о ее месте жительства. Оказывается, что она пришла из селения, расположенного к северо-западу от Тверии, на месте современной арабской деревни Хирбет-Мазка. По свидетельству Реш Лакиша, это поселение отнюдь не самое респектабельное в Галилее. Тут следует отметить, что люди античности, как правило, не были особенными патриотами своих государств, но, будучи гражданами полиса, то есть города, обычно питали к нему определенные чувства. Казалось бы, теперь следовало Реш Лакишу оскорбиться за родной город, но вместо этого он роняет хорошо продуманную фразу о том, что по божественному промыслу даже самое жалкое место любимо своими жителями.
Наш рассказ — это комментарий на стих из книги Бытия, обращенный к первой человеческой паре: «Вы же плодитесь и размножайтесь, и распространяйтесь по земле, и умножайтесь на ней». Толкуя его, Реш Лакиш полагает, что «союз распределяется по местностям». То есть между человеком и местом заключен некий союз, почти как между родителями и детьми или между супругами. Подобно брачному союзу, он не обошелся без высшей регуляции и потому в глазах его участников место мило, вне зависимости от того, каким оно представляется смотрящему извне.
Во втором рассказе еще один ученик рабби Иоханана рабби Аси в тивериадской академии обучает студента галилеянина. Тот, не преуспевая в учебе, объясняет это своей чужеродностью. Лишенный воздуха своей местности, он не может быть столь же успешен в учебе, как аборигены. Учитель же, который, видимо, еще не читал предыдущий рассказ, полагает, что ученику мешает тоска по какому-то во всех отношениях прекрасному месту. Он интересуется у ученика, где же оно располагается. И тут оказывается, что это некая лощина, низменность (от арамейского «Говта»), да просто болото. Возможно, речь идет о заболоченной долине Хула, в которой в героический период становления современного Израиля люди умирали от малярии. Кроме прочих его достоинств, оно еще наполнено какими-то ужасными комарами. Но, несмотря на это, ученик, удалившийся в урбанистическое благополучие типичного римского полиса, не может столь же полноценно учиться, как это у него получалось под мерное жужжание кровососущих в Говат-Шамай. Рассказ завершается все той же риторической формулой, благословляющей существующий миропорядок, в коем каждый житель любит свой отчий край, и именно в этом автор усматривает высшую милость.
Рассказчик предлагает новый взгляд на притягательность прославленных метрополий, таких как Тверия и Ципори. Качество места — понятие относительное, так что и все эти городские бани, бульвары и рынки не столь уж значимы сами по себе. В любом случае отношения между человеком и местом становятся своего рода союзом, который подразумевает обоюдную любовь.
Человек же, которого охватывает беспокойство и охота к перемене мест, навряд ли вызывает симпатии талмудического рассказчика. Скитание, какой благой целью ни было бы оно продиктовано, воспринимается как своего рода испытание, и странствующий по определению одинок. Очевидно, и в те времена люди оставляли города своего рождения и селились в иных местах, но воспринималось это ими как обретение нового союза. Оказываясь в новом месте, человек становился его гражданином, а отнюдь не гражданином вселенной. Идеальная ойкумена талмудических мудрецов не состоит из Метрополии и малоаттрактивных тьмутараканей, а из конгломерата равнозначимых мест, нашедших милость в глазах их обитателей. Засим, в духе вышесказанного, мне следует пожелать читателям «Букника», где бы они ни были, обнаружить милость того места, в коем они пребывают. Если же вами уже овладело беспокойство и охота к перемене мест — готовьтесь к дороге и новым союзам.
