На этот раз мы вновь поговорим о дружеских отношениях рабби Йегошуа бен Леви и бессмертного Ильи-Пророка, Элиягу га-Нави, о коих нам известно из прочитанного ранее рассказа. Это история мужской дружбы, важнейшей ценности талмудической культуры, и испытания этой дружбы, тоже весьма распространенного в Талмуде мотива.
Наша история рассказывается в Иерусалимском Талмуде (Трумот 8:4 46б), сочинении палестинских мудрецов-амораев IV века, в контексте обсуждения галахической нормы, которая затрагивает непростую этическую проблему. Галахическое обсуждение открывается с фрагмента учения танаев, мудрецов предшествующей эпохи:
Учили танаи: группа людей прохаживалась по дороге, и встретили они инородцев. Те сказали им: Отдайте нам одного из вас и убьем его! А если нет – тогда мы всех вас убьем! И даже если всех их убьют, пусть не предадут ни одной жизни из Израиля. А если требуют они кого-то известного подобно тому, как это было с Шевой бен Бихри, – пусть предадут его и не будут убиты.
Ситуация ясна: невинные люди оказываются во власти других людей, обуянных жаждой крови. У зла, однако, есть законы: – злодеи готовы обуздать свою жажду и убить только одного человека. Но при одном условии: – жертва будет выбрана своими товарищами, другими потенциальными жертвами, и таким образом они станут соучастниками убийства. Законодатель поначалу запрещает соучастие в выборе жертвы, ибо оно преступно. Но в конце пассажа добавляет, что сотрудничество с убийцами допустимо, если те хотят казнить известного человека за известный проступок, как было с Шевой (Савеем), сыном Бихри, библейским персонажем из 20 главы 2 Книги Шмуэля (2 Царств). Шева отвращал людей своего колена от верности царю Давиду, говоря: «Нет нам части в Давиде, и нет нам доли в сыне Иессеевом; все по шатрам своим, Израильтяне!», – и тем самым усиливал раскол в государстве и кризис царской власти, и без того ослабленной восстанием Авшалома. Вернув себе полноту власти, Давид велел своему военачальнику найти и казнить мятежного вениамитянина. Смутьян настигли в чужом городе, город осадили, но умная горожанка договорилась с Давидовым военачальником и выдала ему голову Шевы, после чего осада была снята.
Итак, танаи сначала утверждают, что никто из смертных не может распоряжаться чьей-либо жизнью, не становясь при этом преступником. Но далее оказывается, что библейский прецедент позволяет отправить одного конкретного человека на заведомую смерть, не беря греха на душу. В чем же различие между казусом Шевы бен Бихри и ситуацией, предложенной танаитским автором? В том ли дело, что выдаваемый на казнь человек виновен и заслуживает смерти, а его смерть позволит спасти многих невинных людей? Или просто в том, что противная сторона сама сделала выбор и освободила нас от этого неприятного и преступного дела? Отголоски подобных сомнений слышатся в дискуссии амораев на эту тему:
Однако заметил по этому поводу р. Шимон бен Лакиш: Если он подлежит смертной казни, как Шева бен Бихри, то может быть выдан.
А р. Йоханан сказал: Даже если он не виновен так, как виновен Шева бен Бихри.
С точки зрения первого мудреца, разница между ситуациями заключается в несомненной виновности смутьяна: преступника следует выдать, а невинную жертву выдавать ни в коем случае нельзя. Его оппонент придерживается более сложной точки зрения: следует выдать даже невиновного. Почему? Р. Йоханан не объясняет нам свою мысль. Вероятно, он полагает, что, если жертва уже выбрана палачом, следует идти по пути наименьшего сопротивления и выдать ее, тем самым спасая остальных. В таком случае наибольшим преступлением является не выдача жертвы, а соучастие в ее выборе. Мудрецы остаются при своих мнениях, но как попытку разрешения их спора Иерусалимский Талмуд приводит интересующий нас рассказ:
Улу бар Кошева преследовала царская власть.
И сбежал он и пришел в Лод к рабби Йегошуа бен Леви.
Пришли римляне и окружили город.
И сказали: «Если не отдадите его нам, разрушим ваш город!»
Вышел к ним рабби Йегошуа бен Леви и уговаривал их и отдал им его.
А Элиягу-помянутый-к-добру имел обыкновение являться ему, а после этого перестал.
И постился тот много постов, и явился ему.
Сказал ему [Элиягу]: «К предателям ли я являюсь?!»
Сказал ему [р. Йегошуа]: «Не согласно ли учению танаев (Мишне) я поступил?!»
Сказал ему [Элиягу]: «Таково ли учение праведных (Мишнат хасидим)?!»
Человек по имени Ула бар Кошев известен нам только из этого рассказа, и в чем состояло его преступление против Римской империи, мы не знаем. Скорее всего, рассказчик знает о нем больше и приписывает своему читателю ту же осведомленность, каковой мы, увы, не обладаем. Впрочем, каким бы ни было преступление этого человека, симпатии рассказчика на его стороне, а не на стороне его преследователей-римлян. Значит, в отличие от Шевы бен Бихри, Ула по еврейскому закону не считается преступником, и тогда наш рассказ – иллюстрация мнения р. Йоханана. Ула бежит к р. Йегошуа бен Леви, с которым, возможно, находится в дружеских отношениях, а возможно, просто привлечен его авторитетом. Беглец рассчитывает, что мудрец, лицо в его городе влиятельное, сможет защитить его за городской стеной. Р. Йегошуа, скорее всего, и пытается это сделать, стараясь умиротворить преследователей. Но обнаружив, что римляне настойчивы в своем стремлении заполучить жертву, он без лишних слов выдает им Улу. Мудрец явно полагается на вышеприведенный казус из учения танаев и толкует его так же, как р. Йоханан: неважно, виновен или невиновен выдаваемый палачу, – важно, что выбор уже сделан и что его смерть спасет остальных.
Мудрец полностью уверен в правильности своего поступка и не видит связи между выдачей Улы и исчезновением из своей жизни пророка Элиягу. Для того чтобы вновь обрести утраченную близость бессмертного пророка, мудрецу приходится пойти на отчаянный шаг. Он совершает аскетический акт многократного поста, изнуряя свое тело. Пророк не желает стать причиной голодной смерти мудреца и является ему, но не скрывает своего недовольства «К предателям ли я являюсь?!» Мудрец защищается, апеллируя к мишнаитскому закону: «Не согласно ли учению танаев (Мишне) я поступил?!» --, и получает от пророка удивительный ответ. Пророку известна норма танаев – вынужденная, продиктованная необходимостью жить в несовершенном мире и следовать путем компромиссов. Он понимает необходимость совершения одного зла ради предотвращения большего зла. Но он не взыскует общества людей, живущих по этим нормам, – он дружит лишь с праведниками, хасидим, живущими по иному закону – неписаному «учению праведных», Мишнат хасидим. Таких людей немного, и их учение нельзя распространить на большие сообщества. В данном случае «учение праведных» требовало бы от р. Йегошуа отстраниться от жестокой дилеммы, навязанной палачами. Лучше не противиться смерти, чем пособничать убийствам. Предоставьте Богу вершить суд, говорят подлинные праведники.
Мишна – это свод законов, составленный танаями для мира, где нет места абсолютным истинам, но в котором следует выжить. Потому Мишна, закон дисгармоничного мира, смущаясь и краснея, позволяет компромисс, в котором жертва становится сотрудником палача, но это сотрудничество оговорено изначально и легитимировано благом большинства. Мудрец, склонившийся к компромиссам этого мира, теряет ту нить, что связывала его с иными мирами, и лишается общества своего чудесного бессмертного собеседника. Лишь ценой страданий он на миг возвращает его, чтобы постигнуть разницу между истиной абсолютной и истиной относительной. Рассказчик не выказывает предпочтения Мишнат хасидим перед Мишной обычных людей, представляя их своеобразными полюсами человеческой экзистенции, между которыми проходят траектории людских судеб.
Да, жизнь сложна, нам ведь это уже известно.
