Военному министру
Рапорт
29 июня 1888 г.

В дополнение к телеграмме от 16 Июня за №407 доношу Вашему Высокопревосходительству, что по произведенному, согласно моему распоряжению, Командиром 8 армейского корпуса дознанию по поводу принесения в местную синагогу книги заповедей, пожертвованной нижними чинами евреями 59 пехотного Люблинского полка, оказалось следующее:

Нижние чины иудейского исповедания, состоящие на службе в 59 пехотном Люблинском полку, приобрели на собственные средства богослужебную книгу под названием “Тора”; сбор денег на приобретение этой книги производился в синагогах по еврейским праздникам.

В конце минувшего Мая упомянутые чины обратились к Командиру Люблинского полка Полковнику Макееву с просьбою о содействии к принятию приобретенной им «Торы» на хранение в одну из синагог г. Одесса. Не находя к исполнению такой просьбы никаких законных препятствий, Полковник Макеев сделал сношение по этому поводу с одесским городским раввином. В ответ на это раввин, прибыв в лагерь, просил командира Люблинского полка, ввиду особого значения для евреев книги «Торы», разрешить уволить в одну из суббот вечером, когда служебные занятия не производятся, всех нижних чинов евреев в синагогу, на что полковником Макеевым и было дано разрешение, причем, ввиду того, что всех нижних чинов евреев в полку состоит 327 человек, полковником Макеевым было сделано распоряжение, чтобы они были отправлены из лагеря в город в особой команде, при одном обер-офицере и двух подпрапорщиках, для надзора за порядком.

Генерал Х.Х. Рооп. Портрет работы Б.М. Кустодиева

Полковник Макеев, получив приглашение от раввина присутствовать в синагоге, изъявил на это согласие, но в то же время, по его словам, не желая придавать своему посещению официального характера, прибыл в синагогу с семейством и с приглашенными им, как хорошо принятыми у него в доме, тремя штаб-офицерами и двумя обер-офицерами Люблинского полка, причем один из последних был с женой и сестрой.

Полковник Макеев и все приглашенные им офицеры были в обыкновенной форме ввиду будто бы того, что им было ранее известно от раввина, что в синагоге после принятия «Торы» будет совершено на русском языке молебствие о здравии Государя Императора и о благоденствии русского воинства и будет пропет на русском же языке гимн “Боже, Царя храни!”.

Когда «Тора» была принесена в синагогу, то прежде чем положить ее в скинию на хранение, ее следовало, по обычаю, обнести кругом аналоя, что делается одним из почетных лиц из числа присутствующих. Для совершения этой обрядности раввин пригласил Полковника как начальника тех нижних чинов, которым принадлежит «Тора». Не желая отказом своим оказать неуважение религиозному чувству людей, находящихся на молитве, Полковник Макеев решил выполнить акт обнесения «Торы» вокруг аналоя. Присутствующим в синагоге офицерам были розданы при этом старые свитки торы, и они, вместе с Полковником Макеевым, обошли вокруг аналоя. В это время в синагоге, кроме нижних чинов, было только самое ограниченное число посторонней почетной публики.

Хор музыки Люблинского полка был нанят частным образом за 25 рублей для игры танцев в зале Трушевского после окончания служения в синагоге и прибыл туда отдельно от команды нижних чинов евреев. В синагоге же музыка сыграла только гимн “Боже, Царя храни!”

После принесения «Торы» в синагогу нижние чины с разрешения Полковника Макеева вернулись в дом Трушевского, где предполагали устроить танцы, но танцы не состоялись за неразрешением оных полицией из опасения провала пола зала. Нижние чины оставались в зале до 4 час. утра, угощая друг друга из имевшегося там буфета, причем музыка играла марши и танцы. Назначенные для надзора за ними штабс-офицер и два прапорщика все время оставались в зеле, а в 4 часа, проверив нижних чинов, отвели их в лагерь.

Хотя таковые крайне бестактные действия Полковника Макеева и заслуживают серьезного порицания, но, принимая во внимание прежнюю отличную боевую службу Полковника Макеева и хорошее состояние как в строевом, так и хозяйственном отношениях командуемого им полка, я полагал бы возможным ограничиться в данном случае объявлением ему выговора в приказе.

Командующий войсками, генерал от инфантерии Рооп.

Вряд ли генерал от инфантерии, не сведущий в обрядах иудаизма, мог оценить весь комизм сцены в синагоге. Его задачей было смягчить вину подчиненного, который действовал в строгом соответствии с Уставом.

Во-первых, он во всем — допустить ли сбор средств на свиток, как вести себя в синагоге и пр. — советовался с городским раввином. Эту должность тогда занимал Хаим Иона Гурлянд, раввин-ученый, недавно открывший в Одессе классическую гимназию, авторитет которого, несомненно, был высок и у армейского начальства. Во-вторых, все действие происходило в субботу вечером, когда никакой службы не было, а полковой оркестр исполнял лишь предусмотренный уставом гимн «Боже, Царя храни!» на русском языке. Но генерал отметил и личные мотивы, которые руководили поведением полковника: он оказывал уважение чувствам верующих! Если Устав военной службы не нарушается, почему не остаться человеком и не явиться вместе с семейством в синагогу?

Зная о настроениях царя и высших чиновников, Рооп не забывает в конце рапорта добавить о «крайне бестактных действиях», но предлагает ограничить наказание выговором. Логика автора рапорта двойная: полковник Макеев действовал правильно, в соответствии с Уставом и в соответствии с духом офицера-христианина, но… допустил «крайне бестактные действия».

Рооп был не единственным просителем. С той же целью — замять дело --военный министр Ванновский представил 9 июля послужной список полковника М.П. Макеева: вступил в службу в 1857 году, участвовал в боевых действиях против горцев и в русско-турецкой войне, в штурме крепости Ардаган, окончил Академию, награжден орденами Станислава и Св. Анны и т.д.

Но и это не помогло. Александр III к этому времени был твердо уверен в необходимости дополнительных ограничений прав еврейства, в отделении его от православного большинства. В последнем документе от 31 июля под грифом «секретно» от имени императора сформулировано обвинение:

По всеподданнейшему докладу полковник Макеев, допустивший перенесение нижними чинами евреями вверенного ему полка книги заповедей в синагогу с особой торжественностью, Его Императорскому Величеству благоугодно было высочайшее повелеть за бестактность и слабость, проявленные в сем деле, и за то, что дозволил такую торжественность без разрешения начальства, отчислить от должности и зачислить в армейский запас с выслуженной пенсиею.

Казалось бы, исполнять государственную политику в армии легко. Например, понуждать солдат-евреев перейти в христианство, что покончит с «иудейским фанатизмом». Но жизнь проявляла и в армии разнообразие возможностей: командир мог обнаружить уважение к чувствам верующих (что не было запрещено законом). В данном случае вышло, что, не нарушая устава и как бы под контролем офицеров, с казенным раввином, была исполнены вся традиция «ахнасат Сефер Тора»: сбор пожертвований, помещение готового свитка в частный дом недалеко от синагоги, торжественное, с участием «толпы» гражданских евреев, перенесение его в синагогу, обнесение вокруг бимы («аналоя») плюс праздничная трапеза до утра, буфет и музыка.

Полковника обвинили в том, что своим участием он придал церемонии «особую торжественность», поднял в глазах присутствующих ее значимость (точнее, легализовал). Щекотливая ситуация: не «проявлять слабость» значило в данном случае, по имению императора, не разрешать ничего...

Впрочем, горевать о судьбе боевого офицера не стоит: в следующем же, 1889 году М.П. Макеев был назначен командиром 60-го Замосцкого полка, а в 1892-м — командиром 2-й бригады 2-й пехотной дивизии, но уже в чине генерал-майора. Можно предположить, что больше подобной «слабости» он не допускал.