Sephardic Success Story

Иногда, бывает, говорят: ну да, сефарды, такие восточные евреи, из Турции / Северной Африки, их немного осталось. Или: есть евреи, а есть еще сефарды.
А ведь когда-то сефарды были самым многочисленным, самым богатым и самым интеллектуально авторитетным еврейским субэтносом.

Как известно, любую историю, сохраняя полную верность фактам, можно рассказать по-разному. Этот очерк будет героической песнью о «золотом веке» или, если угодно, success-story; оставим за бортом «слезную школу», столь долгое время доминировавшую в еврейской историографии.

Откуда есть пошла...?

В Книге пророка Авдия (Овадии) сказано: «Изгнанники из Иерусалима – в Сефараде», а в арамейском переводе пророческих книг загадочный «Сефарад» был отождествлен с Испанией. Испанские евреи считали, что из Иерусалима в Сефарад они попали давным-давно, после разрушения Первого Храма, в эпоху вавилонского пленения, в шестом веке до нашей эры.

Эта легенда давала сефардам три сильных козыря. Во-первых, получается, что на рубеже эр их предков уже не было в Палестине, – значит, они никак не подлежат самому популярному христианскому обвинению в адрес евреев. Во-вторых, оказывается, что они попали на территорию Пиренейского полуострова раньше других известных его обитателей и властителей: раньше римлян, раньше так называемых «варваров» и уж тем более раньше арабов. Эта хронология воспитала у испанских евреев несколько хозяйский взгляд на свою землю. Не то чтобы такому взгляду было дано воплотиться в реальности, но он стал одной из составляющих знаменитого сефардского элитизма и bossy mentality. В-третьих, иерусалимское происхождение давало им основание считать себя потомками иудейской аристократии и самой давидической царской династии, происходящей из колена Иуды. От иудейских царей сефарды унаследовали льва на гербе и бесконечный снобизм.

Под сенью креста, полумесяца и снова креста: свои люди в верхах

Иудейский лев - он же кастильский - красуется на барельефе в толедской синагоге, построенной в XIV веке доном Шмуэлем Галеви Абулафией, придворным советником и дипломатом короля Педро Жестокого. Про его дипломатические успехи один еврейский хронист рассказывает следующую историю, по духу близкую позднесредневековой городской сатире или скабрезной ренессансной новелле:

Однажды послал король дон Педро мудрого еврея дона Шмуэля Га-Леви к королю португальскому, с которым был в ссоре. И призвал король португальский этого еврея, и сказал ему: «Иди и увидишь своего короля». И привел его в комнату в комнате, и показал ему изображение короля Испании, вырезанное на стене в том месте, где португальский король имел обыкновение испражняться. И было это сделано, чтобы унизить короля испанского. И вышеназванный еврей-посол поспешил ответить королю португальскому, и сказал так: «Как же хорошо тебе от того, что ты повелел изобразить моего господина короля в этом месте: ведь теперь, когда ты не можешь облегчиться и у тебя запор, ты, увидев моего короля, пугаешься, и кишки твои расслабляются, что приводит к поносу. Для своего излечения и для своей пользы сделал ты это». Услышав этот прекрасный ответ, король удивился и испугался. И узнал король дон Педро об этом деянии, и оно понравилось ему, и сказал он своему народу: «Найдем ли мы такого, как он, человека, в котором дух Божий?».

Однако традиция придворных евреев, самых преданных монарху советников и в то же время покровителей и лидеров еврейской общины, берет начало отнюдь не с дона Шмуэля, а еще с эпохи мусульманского господства. В арабской Аль-Андалус некоторые евреи делали головокружительную карьеру «от водителя грузовика до хозяина Белого дома» – от простого лавочника до визиря Гранады. По преданию, образованный юноша и поэт Шмуэль Га-Нагид писал за свою соседку, экономку гранадского визиря, письма ее хозяину – на хорошем литературном арабском. Хозяин оценил слог и, в гроб сходя, благословил молодого еврея быть его преемником. И тот стал визирем гранадского эмира и его полководцем – занятие славное и крайне редкое для диаспорного еврейства.

Другой придворный еврей, первый министр кордовского халифа, начальник таможен и дипломатической службы, в своем знаменитом письме хазарскому кагану так описывал свое положение в государстве:

Это земля тучная, изобилующая реками, источниками и вырубленными цистернами; земля хлеба, вина и елея, изобилующая плодами, и усладами, и всякого рода ценностями, садами и парками, производящая всевозможные фруктовые деревья и дающая всякие породы деревьев, с которых накручивают шелк, потому что шелк имеется у нас в очень большом количестве. ... Приходят в нашу страну купцы из отдаленных краев земли, и стекаются в нее торговцы изо всех городов и из далеких островов. Они доставляют в нее благовония и драгоценные камни... Все их торговые сношения и все их дела идут не иначе, как чрез меня и по моему слову. Хвала и благодарение Богу, сделавшему для меня это по великой милости своей! Когда цари земли услыхали о величии и могуществе нашего царя, они стали подносить ему приношения и искать его расположения посредством даров и драгоценностей, в их числе цари Германии, царь славян, царь Византии и другие цари. Чрез меня приходят дары их и чрез меня же выходит вознаграждение за них. Да изливают уста мои хвалу Богу небес, который склонил ко мне милость Свою не за мою праведность, а только по великому Своему милосердию!

Еще одной профессией, приближающей к телу монарха – не только в переносном, но и в прямом смысле, была медицина. Личным врачом и советником самого Саладина, тюркского султана Салах-ад-Дина, властителя Египта и всего Леванта, был Моисей Маймонид (Рамбам), сефард, беженец из Кордовы. Помимо медицины, Маймонид заявил о себе в разных областях, став самым прославленным еврейским мудрецом постталмудической эпохи. Наиболее оригинальным и важным было его религиозно-философское учение, призванное синтезировать веру и разум, иудаизм и перипатетическую философию. Ашкеназские авторитеты из соседней Франции не замедлили осудить Маймонида за вольнодумство и даже сжечь его сочинения, а потом и в Испании запретили изучать философию, зловредную еллинскую мудрость. Однако и по сей день в еврейской среде актуальна аксиома «От Моисея до Моисея не было равного Моисею», а в нееврейской, если кого из столпов иудаизма и вспомнят, то не Гиллеля, не РаШИ и даже не Виленского Гаона, а исключительно Маймонида.

Под покровительством влиятельных придворных евреев сефардская община процветала. Испанские евреи жили по своим галахическим законам, отличным от ашкеназских. Самым пикантным и одним из самых проблемных отличий было (и есть!) отсутствие у сефардов запрета на полигамию. Кроме того, у испанских евреев была своя обрядовая специфика, своя литургия, своя синагогальная архитектура (мудехарский стиль), наконец, свой способ упаковки свитка Торы: если ашкеназы хранили Тору в «платье», матерчатом чехле (меиль), то сефарды – в жестком, деревянном или металлическом, футляре (тик). Тут, правда, перед нами одна из загадок в истории еврейского ритуального искусства: почему в сефардской диаспоре Тору хранили в меилим, изменив многовековым традициям предков?
На эту тему есть прекрасная этиологическая легенда про сарагосский Пурим. (Пуримами в еврейской традиции называли разные случаи чудесного избавления общины от неминуемой гибели.)

В городе Сарагоссе каждый год устраивалась большая ярмарка, куда приезжал король, и горожане его встречали и всячески приветствовали. Евреи в знак почтения всегда выносили ему навстречу свитки Торы (в тиким). Но однажды они подумали, что святотатство выносить Тору перед земным царем, и стали выносить пустые футляры. Эту хитрость выдал придворный выкрест, желавший навредить своим бывшим единоверцам и заслужить особую милость монарха. Король решил проверить, правда ли это, и если правда – приготовил для сарагосской общины суровую кару за такое оскорбление его величества. Евреи же собирались, как обычно, пойти на процессию с пустыми футлярами и накануне вынули из них свитки. Но синагогальному служке ночью явился пророк Илия и приказал вставить свитки в футляры и никому не говорить об этом. На ярмарке король велит открыть тиким, все раввины в ужасе, но проверка обнаруживает их невинность и посрамляет предателя-выкреста, которого справедливый король велит казнить. Однако с тех пор, чтобы не было обмана, сефарды пользуются меилим.

Но любому благополучию приходит конец. В ходе серийных погромов большая часть испанского еврейства приняла христианство, образовав многочисленную прослойку маранов. Часть из них продолжала втайне соблюдать законы и обряды иудаизма. Ими, как еретиками, занялась инквизиция, и занялась с таким размахом, что и по сей день, если речь заходит об инквизиционных кострах, вспоминают не французских альбигойцев и не Джордано Бруно, а испанских евреев (да еще итальянских ведьм). Позднее создался культ маранов, погибших за веру своих отцов: в сефардских синагогах читали поминальные молитвы, а поэты сочиняли патетические стихи памяти героев. Некоторые из них перевел на русский Валентин Яковлевич Парнах, поэт, балетмейстер и музыкант, познакомивший Россию с джазом.

Даниэль Леви де Баррьос
На смерть Диего де ла Асенсьон, заживо сожженного в аутодафе в Лиссабоне
День третий августа, в веселье звона
В шестьсот втором году был возвещен.
Чудовищный костер сооружен
На площади великой Лиссабона.

Но даже пытка не исторгнет стона
Из уст Диего де ла Асенсьон:
На высь единой правды вознесен,
Он встал на страже своего закона.

Прорвав цепь заблуждений, сбросив гнет,
Он погибает в огненном затворе,
Но воскресает Фениксом – и нам,

Позоря церковь, в славе предстает.
Прах в этом пепле исчезает в море,
Дух в озаренье всходит к небесам.

Но многие мараны успешно ассимилировались в испанском обществе и, обходя все преграды, расставленные новоявленной доктриной «чистоты крови», заняли ключевые посты в светской и церковной иерархиях. Согласно генеалогическим трактатам, в Кастилии и Арагоне в XVI веке не осталось ни одного аристократического рода, не «запятнанного» еврейской кровью. И целая школа в современной испанской науке отмечает ряд феноменов – в культуре, управлении, литературе, национальном характере, – заимствованных испанцами у евреев через маранов, и утверждает, что евреи – «плющ и одновременно ствол испанской истории», которую без учета еврейского участия «понять невозможно».

Занавес. Действие второе: возрождение из пепла

Столь благотворное еврейское участие в судьбе Испании прекратилось в конце XV века, в год открытия Америки, когда короли Фердинанд и Изабелла издали эдикт об изгнании. Это было самое позднее из европейских изгнаний евреев – то есть сефарды продержались в своей стране дольше всех остальных. С Пиренейского полуострова евреи разъехались в разных направлениях, сформировав две сефардских диаспоры: западную – в крупных европейских городах (особенно в Амстердаме, Лондоне, Гамбурге, Ливорно, Риме, Венеции), и восточную – в Османской империи.

Амстердамская община выбрала себе эмблемой птицу Феникс, возрожденную из пепла инквизиционных костров, однако нельзя сказать, что из испанского периода своей истории сефарды запомнили только причиненное им зло. Не все мараны торопились вернуться в лоно иудаизма. Так, дед Баруха Спинозы так и не вступил ни в одну еврейскую конгрегацию,и его обрезали посмертно, чтобы похоронить на еврейском кладбище. Что уж говорить про его внука, «отвратительного еретика». Зато все кичились своими пиренейскими корнями и культивировали испанское культурное наследие: ставили пьесы Кальдерона, в стихосложении – конечно же, на испанском – подражали Гонгоре и Кеведо. Знатные мараны, даже возвращаясь к иудаизму, сохраняли свои былые гербы, только крест на них меняли на дерево. Богатые амстердамские сефарды давали крупные займы испанским королям, получая взамен испанские аристократические титулы, коими очень гордились.

Западные сефарды отличались замечательной заботой о чистоте общины. Они допускали только внутренние браки, а к своим собратьям из других субэтнических групп относились с презрением, говоря, например, следующее:

Они соблюдают тот же святой Закон Моисея и его обряды, что и мы, но в вопросах управления они очень отличаются, поскольку они чуждой природы, и, даже если сегодня многие из них богаты, их невысоко ценят, потому что на самом деле они ниже духовно.

Немецких и польских ашкеназов они не принимали в свои общины, не пускали в свои синагоги и признавали только в качестве слуг. Правда, сефарды обычно оказывали финансовую помощь ашкеназским беженцам, но в основном с тем, чтобы те уехали из их города куда-нибудь в другое место. В XVIII веке сефарды добились изгнания ашкеназов из Бордо, да и гражданское равноправие во время Французской революции они получили на год раньше других евреев. Понятие «иберийской нации» было для них, очевидно, гораздо ближе и важнее понятия «народа Израиля». В XVIII-XIX веках, в процессе эмансипации и сопутствующей ей ассимиляции, большинство западных сефардов полностью отошли от веры и традиций отцов и даже крестились, но продолжали носить иберийские имена и гордиться фамильными титулами и гербами.

Под сенью полумесяца – 2

Тех же, кто из Испании отправился на Восток, ожидал новый сефардский «золотой век» в Османской империи. По преданию, турецкий султан воскликнул: «Какой же дурак король Фердинанд, что изгнал столь выгодных подданных! Я же, напротив, обеспечу им самый радушный прием и с их помощью обогащу свое царство».

Сефарды, благодаря своему богатству, а главное – семейным и деловым связям с Европой, постепенно получили все ключевые позиции в управлении еврейской общиной империи, отняв их, соответственно, у местных евреев – арабизированных, мустарабим и балканских грекоязычных, романиотов. Сохраняя и культивируя иберийское наследие, сефарды, вооруженные своим фирменным элитизмом, мифом о царском происхождении и высокой самооценкой, не приняли – как то полагается по еврейскому праву – местные обычаи, обряды и законы, но, наоборот, довольно быстро сумели навязать свои традиции и даже свою культуру и язык всем остальным – мустарабим, романиотам и тоже иммигрировавшим на Восток ашкеназам, – т.е. общинам, зачастую численно превосходившим их в несколько раз!

Что касается культуры, то богатые османские сефарды – по испанской традиции – щедро меценатствовали, открывали школы, библиотеки, типографии (до сефардской иммиграции еврейских типографий на Балканах не было вовсе). Они тоже блюли пиренейское наследие, сохраняя испанские фамилии и называя свои конгрегации иберийскими топонимами. Частью этого наследия был испано-еврейский язык, ладино, который со временем перестал быть разговорным, законсервировался и превратился в литературный язык, на который сначала переводили каноническую литературу с иврита, а затем появился довольно большой корпус переводов европейской классики (Шекспира, Мольера, Дюма) и самостоятельной литературы на ладино. В устной же речи восточные сефарды использовали разговорный вариант ладино – джудезмо. Наглядный пример сочетания испанской и ивритской лексики в ладино и джудезмо дает следующая известная сефардская песня:

Авраам авину
Падре керидо
Падре бендичо
Де коль Исраэль

Авраам, отец наш (ивр.)
Возлюбленный отец (исп.)
Благословенный отец (исп.)
Всего Израиля (ивр.)

В результате у восточных сефардов сложилась интересная языковая ситуация триглоссии, когда в священной сфере доминировал иврит, в профанной культуре – ладино, а в повседневной жизни – джудезмо, не считая арабского, или греческого, и турецкого языков, на которых общались с соседями и властями. Самобытная сефардская культура, культура ладино, была подорвана «цивилизующими миссиями» европейского еврейства, под видом Просвещения насаждающими в Турции свою культуру – от преподавания французского языка в школах и франкоязычной прессы до масонских лож.

Как и в Испании, в Турции сефарды сразу попали в дипкорпус и заняли немаловажные придворные посты. По иберийской традиции, они связывали свою деятельность с государством вообще и двором султана в частности, будучи поставщиками армии, банкирами двора, сборщиками государственных налогов; даже сефардские текстильные мануфактуры работали в основном по госзаказам. Такая политика, очень выгодная и успешная поначалу, привела восточных сефардов к экономическому краху в XIX веке, когда Османская империя, по выражению Николая Палковича, стала «больным человеком» и контроль над всеми делами перешел к европейскому капиталу – процесс, симметричный культурной вестернизации как турок, так и евреев.

Следующим и окончательным ударом по османским – балканским и турецким – сефардам стала вторая мировая война. До последнего времени сефардов не было в истории Холокоста, сфокусированной на трагедии ашкеназского еврейства. Между тем, несмотря на сравнительно мягкий режим в итальянской зоне оккупации и помощь некоторых балканских народов, особенно болгар, еврейство Сербии, Греции и Югославии было практически полностью уничтожено. После войны уцелевшие турецкие и балканские сефарды в большинстве своем эмигрировали в США, Латинскую Америку и Израиль. Сейчас в Турции осталось всего около двадцати тысяч сефардов.

«Изгнанники из Иерусалима» возвращаются домой

Сефарды сыграли ведущую роль в возрождении Палестины как Земли Израиля. Именно с их появлением на Святой земле возник экономический центр – Тверия и духовный центр – Цфат, где Йосеф Каро создал свой знаменитый «Шулхан арух», свод законов, объединяющий сефардскую и ашкеназскую юридические традиции, а Ицхак Лурия с учениками – еще более знаменитую лурианскую каббалу.

Параллельно с национальными движениями и революциями в балканских странах османские евреи развили свой национализм, то бишь сионизм, и многие переехали в Палестину, несмотря на запреты властей, боявшихся палестинского сепаратизма. До конца XIX века, то есть мощных волн восточно-европейской, ашкеназской алии, сефарды составляли абсолютное большинство еврейского населения Палестины. В середине XIX века ришон ле-цион, сефардский верховный раввин Земли Израиля, был признан хахам-баши, то есть главным раввином всей еврейской общины Палестины. Если ашкеназы бойкотировали это постановление, то все восточные евреи, выходцы из Азии и Африки, не будучи сефардами, стали идентифицировать себя с ними. В результате сейчас в Израиле сефардами принято считать всех неашкеназов, коих в государстве около 40 процентов, в то время как «чистокровных сефардов» на самом деле лишь около семи. Это заблуждение идет под руку с другим – израильская бюрократия не фиксирует сефардов как единую группу, а делит их на турецких, болгарских, югославских евреев, поскольку классифицирует население по стране исхода, а не по языковой или субэтнической принадлежности. Третье заблуждение заключается в трудноискоренимой уверенности в том, что евреи из мусульманских стран ниже по уровню развития, чем евреи из стран христианских, из Европы.

Парадоксальным образом, на Востоке, в центре исламского мира, снобизм европейцев-ашкеназов взял верх над снобизмом сефардов, заклейменных как восточные дикари. Однако в жизни испанских евреев были и худшие времена, но их блистательная история только выходила на новый вираж. Так что и теперь можно надеяться на неожиданный Ренессанс, тем более что в области изучения сефардского наследия он уже происходит.