Советские евреи — о Дне Победы и Параде Победы, радости, печали и разочаровании, о войне в Европе, подвигах и трофеях и о встрече красноармейцев-освободителей в вымирающих гетто.

Мы приводим воспоминания о Победе, записанные в 1990–2000-х годах в ходе интервью с евреями из разных советских республик (из фонда «Шоа» и архива киевского Института иудаики).

«Радость со слезами на глазах»

— Вы помните День Победы?
— Да, конечно. Помню очень. По-моему, такой радости, как в этот день, у нас не было.

Роня Абрамовна Финкельштейн, 1920 г.р., Полтава

Перешли Берлин на ту сторону. И узнали. Майор, замполит, сказал, что вот вчера было подписано перемирие Жуковым, командующим американской армией, английской армией и представителем немецкой армии. Было и радостно, и… и слезно. Потому что многие потеряли близких. Поэтому так и радовались те, которые выжили, и вместе с тем в этот момент очень много вспомнили тех, которые погибли и на фронте, и по вине военных действий в тылу. Это было 9 мая.

Аарон Браверман, 1918 г.р., Киевская обл.

Самый яркий эпизод и самый славный день в моей жизни был 9 мая 1945 года. День Победы. Я запомнил этот день и до сих пор его помню, хотя это уже 51 год через 2 дня. Мы в это время уже были в Одессе. Я помню этот стон сквозь слезы и стон сквозь смех, как в той знаменитой песне. Это был самый яркий день и самый яркий эпизод в моей жизни. Его ничем нельзя вычеркнуть.

Вильям Мордкович Шаферштейн, 1939 г.р., Каменец-Подольский

«Можно было жить, можно было кушать»

Боже, какая была радость! Какое ликование! Был митинг. Нас всех собрали на этой же площади, на которой нас собирали, когда высылали. Другой площади в Бельчанах не было. С момента освобождения мы чувствовали такую радость, это было как второе рождение! Мы опять родились — можно было жить, можно было кушать, можно было ходить свободно! Можно было посещать школу, можно было общаться с людьми. Это была такая радость, и эта радость нас не покидала очень долго. Нам начали что-то бросать, кое-какое барахлишко. Особенно меня не покидало ощущение, когда я первый раз после того времени положила голову на подушку. Этого же не было!

Вы знаете, некоторые евреи оставляли у соседей, у порядочных; те, что грабили, они ничего не возвращали, так оставляли у порядочных. И они отдавали, а если те [евреи] не возвращались, то они не хотели пользоваться этими вещами, они отдавали другим евреям, чтоб те пользовались. Говорили: возьмите, вот это те оставили, возьмите себе. И я помню, нам досталась такая подушка. И когда я первый раз положила голову на эту подушку, это было непередаваемое ощущение!.. Теперь мы отъелись, поправились, мой отец работал, приносили ему то курочку, то баночку меда, а кто вообще не брал хлебные карточки, не надо было. То мы отоваривались, брали на эти карточки муку, лапшу, вот такой котел варили, куда это все помещалось, я не знаю! Но ели много.

Феня Ароновна Кляйман, ок. 1929 г.р., Черновцы

Альтернативные Дни Победы

…И я жила вот в этой Бабанке, как-то мне уже спокойней было. Потом, вот слышно уже было, что начали наступать наши. И я помню вот такой момент, я не запомнила радость победы, но я запомнила радость, когда была первая бомбежка в этой Бабанке. Вот это я отлично запомнила. Я потом не выходила. Я помню, он меня как-то послал, я ехала на лошади, чтоб напоить лошадь, там недалеко речка была, и назад возвращалась на лошади, страшная была бомбежка. А я думаю: Боже, да не могут же наши убить меня! Все, я слышу, кричат: «Та ти шо, з ума зийшла? Ти шо?» А я была такая счастливая этой бомбежке, вот это мне запомнилось прямо на всю оставшуюся жизнь.

Гольдберг Мария Львовна, 1930 г.р., Умань

Когда уже, знаете, когда подошли… когда началась Корсунь-Шевченковская битва, вы не представляете, что творилось. Люди были воодушевлены этими победами. Люди готовились к встрече наших воинов. Прямо уже на рынке вывешивали сводки информбюро, что завтра будет уже освобожден город. Так оно и было. Наутро 12 марта к 7 часам ребята-сибиряки в полушубочках белых на танках освободили нас. Как перешли через речку через мост, и мы их встретили. Это передать невозможно. Представляете, все [Бершадское] гетто, тысяч пятьдесят, вылетело, весь город. Этих ребят с автоматами несли на руках. Ой-ой-ой! Это торжество было, наверное, больше недели. Это не передать. Салюты. И после этого, по-моему, на третий день, началось открытие этой ямы, где расстреляли этих людей, которые перед самым освобождением… брата моего, двоюродного брата, все там… там еще их пятьсот или шестьсот. И вот, туда привели немецких военнопленных, наверное, человек двести, а мы все стояли вокруг, смотрели. И вот врывается генерал кавалерийский наш и, наверное, человек пятнадцать кавалеристов, и как начали рубить этих немцев пленных… там такое творилось, страшно. А потом всех выкопали, хоронили в братской могиле.

Куперман Александр Иосифович, 1928 г.р., Гайворон, Одесская обл.

И двинулись, буквально ночами летели, спасать Прагу. Там чехи подняли восстание, и нужно было кинуть туда войска и их выручать. И 9 мая мы уже освободили город Прагу. Тут уже везде праздновали День Победы, немцы капитулировали, но фактически война в Чехословакии еще продолжалась. Я лично с моими товарищами где-то 12 или 13 мая закончил войну. Это километров 60 от Праги, город Бенешев.

Исаак Горбачинский, 1923 г.р., Тараща

Я окончил войну на Дальнем Востоке в городе Уссурийске. Когда 9 мая праздновали Победу, то мы ехали, нашу часть отправляли на Дальний Восток. Я участник двух войн. И этой, и дальневосточной.
[…]
«Сталинский воин» — это была газета 11 корпуса ПВО. Вот меня вызывают и приказывают: «Напиши стихотворение». Так что я должен делать? Я пишу. Вот:
Друзья, чехлы снимайте со стволов.
Вскипает ненависть в душе пожаром.
На происки зарвавшихся врагов
Ответим сокрушительным ударом.
[…]
Сильней огонь!
К победе путь мы знаем.
Сметет агрессора великий наш народ,
Сильней огонь по наглым самураям!
Вперед за Родину! За Сталина, вперед!
Это было 9 августа 1945 года. На Дальнем Востоке.

Мирон Ильич Чеповский, 1919 г.р., Киев

День Победы в Европе: выпивка, трофеи и американский шоколад

Мы 7-го числа остановились на окраине города Праги. Там сказали, что уже День Победы, уже война закончилась. Там запасы, как говорится, в Берлине набрали всякие трофеи, и выпивка была. Напились, День Победы уже. Уже война закончилась. Оказывается, еще нет. Сказали, что сейчас, 8-го числа, мы должны войти в Прагу. Наша дивизия. И мы ворвались, сказали, что там осталась эта вот, Власовская дивизия, и наша дивизия как раз это, окружили эту Власовскую дивизию. Власова взяли в плен. И мы вошли, нас очень приветливо встречали горожане и с хлебом-солью и с напитками, и мы очень подружились с пражчанами, и в Прагу мы вошли 8-го числа и считали, что уже всё, больше нет, уже не воевали.
[…]
Солдат отправили в тыл. Им подарки всем сделали. Чемоданами набили там всякие трофеи и подарки дали. Обувь там, крой. В общем, их всех одели, солдат, и отправили в тыл, домой. […] Из наших офицеров, которые были в нашей дивизии, сделали батальон офицеров одних, и мы там стали заниматься и там просто так.
[…]
Дело в том, что люди научились пить. Мы приехали в Прагу. В Праге был этот завод «Шкода», где делали мотоциклы, делали оружие, пистолеты. Люди понабирали мотоциклы, пистолеты, радиоприемники. Стали менять на водку. Аккордеоны. За пол-литра можно было аккордеон купить. Стали напиваться, стали ехать на мотоцикле пьяные, разбивались. Прошли всю войну. Им только жить. И многие погибали после войны ни за что. Ни за что отдали свою жизнь. Всю войну прошли, имели по двадцать наград. Вот, заслуженные офицеры, и погибали, понапивались, или постреляли друг друга, или въедет с мотоциклом в столб или в дерево и так разбивались, и стреляли, понапивались. Всякое было. Потом в дороге ехали, тоже стреляли, пили в дороге, всю дорогу. Вот такое было. Многие погибли после войны ни за что. Из-за рюмки водки.

Леонид Рувимович Шерман, 1922 г.р., Житомир

Я вернулся с чувством большой радости. И для меня было дико, когда некоторые знакомые и даже некоторые родственники меня спрашивали: «А что ты с собой привез?» Почему-то считалось, что если человек вернулся с фронта, он должен вернуться с трофеями. Меня трофеи не интересовали. Меня интересовала военная, своя деятельность, чтобы закончить, участвовать в окончании войны, чтобы была победа. И поэтому для меня это было дико, когда спрашивали о трофеях. Конечно, на фронте были люди, которые занимались мародерством, возвращались с колоссальными ценностями. Я их считал подонками, считал и всегда буду считать, что это подонки, а не люди.

Израиль Моисеевич Фукс, 1920 г.р., Баку

Дальше дошли до Германии, встретились на Эльбе с американцами. Мы стояли друг против друга. Нас разделяла небольшая речка Эльде, которая являлась притоком Эльбы. Встретились мы с десантниками-американцами. Ходили друг к другу в гости. И там же в гостях я узнал впервые, что уже наступил День Победы. Но не поверил им. Когда вернулся на батарею часа в 4 утра, позвонил наш начальник артиллерии и приказал мне поднять батарею и объявить, что кончилась война. Вот так мы его встретили. Было необыкновенно радостно. Когда эти американцы уезжали, они мне напихали кучу шоколада в карманы. Конечно, там подвыпили. Все это я раздал нашим солдатам, которые радовались необыкновенно этому Дню Победы. Вот так.

Мирон Глайхенгауз, 1923 г.р., Минск

Прошел все Карпаты, был награжден многими орденами, в том числе Александра Невского. Были бои дальше, подбивал танков, еще раз был ранен. В 1945 году дошли до Праги. Участвовал в освобождении Праги. Должен вам сказать, в Киеве, когда мы освобождали Киев, люди целовали нам обувь, рады были за нас. То же самое и чехи, и словаки. Мы прошли Чехословакию. Нас очень дружно встречали как освободителей. Так что врут те, что как будто не хотели… Неправда. Там они подняли восстание, если б мы не вошли, их уничтожили бы немцы. Тепло, со слезами на глазах нас встречали.

Ефим Матвеевич Березовский, 1913 г.р., Саврань Одесской обл.

Потом я перешла в другую часть. Это дорожная часть, и называлась эта газета — «Дорожник». С этой газетой уже, можно сказать, дожили до взятия Берлина, до победы над немцами, и Победу 9 мая 1945 года мы все отмечали в рейхстаге. Именно в рейхстаге. Вечером раздался такой звонок в дверь, стук в дверь, что подписана капитуляция. Утром объявили всем (это наша типография была), выстроили всех работников — это солдаты, которые были и наборщиками, и печатниками, — объявили о конце войны. Ну, мы, конечно, не могли поверить своим глазам. И машина какая-то, мы поехали в Берлин. (Мы были под Берлином.) И первое, что нам бросилось в глаза, — горящие дома. Помните, как Эренбург написал, что горят дома по всему Берлину. Что бросилось еще в глаза? Что немцы пожилые ходят по улицам, по горящим, и собирают окурки. И мы зашли в рейхстаг. Ну, какое впечатление? Он уже сгорел. Так что пепелище было везде. И солдат было много не только нашей части, и то, что вы иногда видите в кино, мы это видели воочию, что пишут на стенах, а когда уже не хватает места, становятся — это при нас было, — становятся на плечи и дописывают дальше. Играют на баяне, на гармошке. Праздник был большой. Мы оттуда вышли, мы там были часа полтора, были черные, потому что эти танцы, все это вот, от золы. И потом мы поехали в какую-то часть, я уже не помню, и там был большой сабантуй (сейчас это называется сабантуй), сидели там и отмечали Победу. Это знаменательный день, я это не забуду никогда, сколько буду жить.

Белла Кипнис, 1922 г.р., Словечно, Украина

Я посетил Майданек, тогда еще печи стояли. В 1945-м. Две печи, и там еще была детская обувь и волосы. В моем дивизионе был Биялик, еврей, и я его взял пойти по городу. Мы смотрим: евреи. «Откуда вы взялись?» И они рассказали: «Мы спрятались». Кто в деревне, кто в лесу. Разговорились на идиш, и они рассказали, как они поженились, кое-кто из них уже забеременел. Семьи распались. Один мне говорит: «Приходите к нам на шабес». Я говорю: «Называйте время». И мы пришли. «Ой, мы только кончили делать чолнт. Ничего, вы сидите, сейчас я буду зажигать керосинку». Я говорю: «Ты что, в шабес?!!» Он говорит: «Сейчас я вам расскажу такую историю. Я жил в таком-то местечке, и у нас был такой раввин, что американцы хотели его выкупить, но он сказал: “Я от своих никуда не уйду”. И вот, в субботу немцы окружили синагогу, и всех евреев оттуда выгнали, и стали выносить оттуда имущество и сжигать его… Он схватил Тору. Говорит: “Я не дам ее, это святое”. Так что вы думаете? Два немца взяли раввина и кинули его в огонь, и он сгорел. Так Бог смотрел, как горит наш раввин с Торой, и ничего не предпринял. Так я зажигаю керосинку, чтобы накормить спасителей, двух евреев! Пусть молчит». Это не сказка. Это так было.

Ефим Наумович Горелик, 1918 г.р., Паричи, Белоруссия

После Победы»

И вот я в этом полку закончил свою службу. Этот полк потом участвовал в Параде Победы 24 июня [1945 года].
— И Вы тоже?
— Я нет. Вот одна из причин, почему я не участвовал в параде, — потому что я был в окружении. Все списки участников парада просматривали, визировали особисты. Это не скрывалось. Мне, под добрыми словами, сказали: «Тебе нечего там делать». Я был начальник разведки этого полка.

Давид Ставицкий, 1922 г.р., Кировоград

Войну мы победили. Ну, отношение было к нам после войны не такое, конечно. Потому что это то, что когда мы собирались на День Победы в Советском Союзе, то некоторые национальности, в том числе и русские: «О! Одел ордена. Их купил в Ташкенте». Ну, другому придется там заехать, да. Вот в таком разрезе, да. Отношение. Ну, мы, конечно, не обращали ни на что на это внимания. Работали. Своим трудом мы показывали образцы, евреи. Вот так.

Роман Свиридовский, 1925 г.р., Ленинград

Все эти годы, когда этот брат Пейся был на фронте, мы молили Бога, просили Бога, чтоб он вернулся. И вот такое случилось, что после окончания войны мы получили треугольничек, в котором был адрес, он нас отыскивал. Нашел нас, и из этого письма мы узнали, что он жив. С нетерпением мы ждали каждый день, мы бегали к почтальонше, спрашивали, нет ли письма. И эти письма приходили. Но, к большому несчастью, это не очень долго... В августе в 1945 году, т.е. после окончания войны, после Победы, в Кенигсберге, в Калининграде, он был убит. […] Вы знаете, какие письма приходили? Мы писали: «Погиб при выполнении боевого задания». И всё. Но это фактически было не так. Потому что приходили потом люди, которые знали. Тогда, вы знаете, такая вещь, как часы на руках, это представлялось как будто бы ценность какая-то. И что-то у него еще было. И просто с целью ограбления бандит какой-то… он был брошен в колодец. И вот такое нам пришлось пережить.

Фавиш Фроймович Штрикман, 1931 г.р., Хотин

Еще из этой серии:

О дне смерти Сталина: «Нет ли луку? Потрем глаза. Нет, я слюней помажу»

О деле врачей: «У вас случайно вата не отравлена?»