«Еврейский вопрос будет решен <...> для Европы, когда на Европейском континенте вплоть до Урала не останется ни одного еврея <...> необходимо выселить их за Урал или как-то иначе искоренить», — заявил в 1941 году в Берлине министр оккупированных восточных территорий рейха Альфред Розенберг¹. После поражения «блицкрига» поменялась официальная цель гитлеровской войны в Европе: на смену «завоеванию жизненного пространства для немецкой нации» пришла «защита европейской цивилизации от жидо-большевизма». «Окончательное решение» еврейского вопроса стало единственной «победой» нацистской Германии во второй мировой войне. Уничтожение восточноевропейского еврейства заставило каждого уцелевшего увидеть себя по-новому. Гроссман пишет о герое своего романа «Жизнь и судьба» физике В. Штруме: «Он думал о том, о чем никогда не думал и о чем его заставил думать фашизм — о своем еврействе»². На личный и общественный аспект своего еврейства пришлось взглянуть по-новому почти миллиону еврейских военнослужащих, воевавших в армиях США и СССР. За годы войны обе страны изменили свою политику по отношению к евреям; военнослужащие были первыми, кто почувствовал на себе эти перемены.

Как видно из интервью с ветеранами армий СССР и США, собранных в архиве «Шоа», в 1940-х годах процессы интеграции советских и американских евреев в общественную жизнь своей страны шли в противоположных направлениях. Советские ветераны в один голос утверждают, что до войны антисемитизма не было: «мы были как одна семья», «в Одессе можно было услышать слово “жид”, но важно, как оно произносилось», «никто не знал, кто какой национальности». Американцы, наоборот, вспоминают, как синагогу могли назвать «церковью Сатаны», а их самих общество считало опасными пронырами, от которых необходимо защититься. Джордж Абрамс вспоминает, как весной 1942 года его — студента Нью-Йоркского университета — вместе с еще 70 студентами, в основном итальянцами и евреями, под ложным предлогом неуспеваемости выгнали из университета и немедленно призвали в армию³. Вернувшись же с фронта, американские военнослужащие-евреи чувствуют себя «гордыми американцами» (proud Americans), а советские — сталкиваются с нарастающим антисемитизмом. Война оказывается для евреев в обеих армиях мостом между равноправием и дискриминацией.

Для большинства армия была первым опытом жизни в нееврейском окружении; даже призывники из больших городов, как правило, жили там среди еврейских родственников, друзей и знакомых. Чтобы быть как все, не привлекать к себе излишнего внимания, призывникам из Бруклина или Киева нужно было подавить свое еврейское «я» во всех его проявлениях: в речи, жестикуляции и мимике, в бытовых и культурных предпочтениях. Но не все можно было изменить: тела многих советских военнослужащих-евреев были помечены обрезанием, грозившим смертью попавшим в плен. К. Ахиезер вспоминает, как столкнулся с двумя узниками-молдаванами, выслеживающими обрезанных военнопленных в надежде на немецкую награду⁴.

Обрезание не было безусловным признаком еврейства в американской армии⁵. Знаком отличия для большинства евреев, в особенности для рядовых, был носившийся на шее армейский жетон с выгравированной буквой «Н» (Hebrew) ⁶. «Н» ассоциировалась с иудеями Ветхого Завета и не несла в себе тех дискриминационных коннотаций, которыми было нагружено слово «Jew».

Многие советские ветераны-евреи описывают свои отношения с товарищами по оружию как миролюбивые и дружеские: «мы были как одна семья». Тем не менее некоторым пришлось столкнуться с враждебностью солдат, никогда в своей жизни не встречавших евреев, но с чужих слов усвоивших бытовавший в народе антисемитизм. Сосед по окопу сказал однажды М. Слуцкеру «Вот мы тут все лежим, а почему ни одного жида нет?» Тот ответил: «Я жид, а ты даже не знаешь, кто с тобой рядом лежит» ⁷ (рассказывая этот эпизод, Слуцкер называет русского солдата «а фоньке» ⁸). Антисемитизм в Красной Армии отчасти объяснялся присутствием множества бывших крестьян со всей гаммой отрицательного отношения к евреям: от бытового антисемитизма до негодования, вызванного ролью евреев в советской политике, в том числе в непопулярных антикрестьянских мерах. Бывший танкист и участник Сталинградской битвы вспоминает, как во время кампании по реквизиции продовольствия он в группе с еще двумя членами партии и одним военным, размахивая револьвером, отнимал у крестьян зерно, угрожая в случае неповиновения разрушить их избы⁹. К тому же немцы осыпали войска пропагандистскими листовками, в которых евреев обвиняли в развязывании войны, большевистском терроре, коллективизации и Голодоморе. Чувство собственной уязвимости усиливалось по мере наступления, когда военнослужащие-евреи столкнулись с немецкой антиеврейской пропагандой в оккупированных районах, лагерями уничтожения и добровольным участием гражданского населения в геноциде.

В американском случае нелюбовь к евреям объяснялась как христианской юдофобией, так и недовольством стремительным ростом их численности¹⁰ и быстрым восхождением по социальной лестнице. У многих солдат-неевреев не было мотивации воевать в Европе (война с Японией не подвергалась сомнениям, популярным лозунгом было «Отомстим за Перл-Харбор», а не «Отомстим за Польшу»). Нередки были попытки избежать призыва и членовредительства; многие считали, что эта война нужна только евреям. Как вспоминает Л. Фальштейн, на тренировочной базе, куда он попал перед отправкой в Европу, поговаривали: «Мы воюем из-за евреев», «Еврейский Рузвельт втянул Америку в войну» ¹¹.

Девяносто процентов американских евреев голосовали на выборах 1940 года за Рузвельта, считавшего необходимым вступление в войну; республиканцы стояли на изоляционистской позиции и вступать в войну считали неправильным. Хотя многие призывники-евреи видели месть гитлеризму своим личным делом, готовность евреев сражаться в армии подвергалась сомнению антисемитски настроенными слоями общества. Фальштейн, чей старший брат ушел добровольцем на фронт, а сестра и мать перешли работать в оборонную промышленность, жалел, что он еще молод, чтобы воевать. Достигнув призывного возраста, он ушел добровольцем с первого курса университета¹². На тренировочной базе сержант обзывал его «еврейским студентом» и превратил жизнь в ад. Один профессор нью-йоркского Сити-колледжа в шутку утверждал, что боевая песня бруклинских евреев гласит: «Вперед, воины-христиане! Мы снабдим вас униформами!»¹³

Известно, что в интендантской службе американской армии был такой же процент евреев, что и в других родах войск. По Красной Армии такая статистика недоступна; тем не менее считалось, что евреев среди интендантов было немало. В романе В. Некрасова «В окопах Сталинграда» (1946) фигурирует «начфин, симпатичный, подвижной и всем интересующийся Лазарь» ¹⁴. А. Шапиро вспоминает, как в 1945 году по дорогам Венгрии ездили советские армейские грузовики, на бортах которых были написаны фамилии — преимущественно еврейские (из соображений конспирации запрещалось писать на грузовике номер военного подразделения, и для идентификации писали фамилию начальника техобслуживания). Евреев нередко обвиняли в барышничестве, считалось, что евреи-снабженцы живут припеваючи, уклоняясь от службы на передовой. Начальнику военного склада, на котором служил Г. Слуцкер, не раз приходилось выручать своего подчиненного от приезжего горячего командира, приказывающего еврею отправляться в боевую часть. А в одной американской армейской частушке пелось:

Первый, кто потопил вражеский корабль, — Колин Келли,
Первый, кто ступил на вражескую землю, — Роберт О'Хара
Первая, кто потеряла пять сыновей, — миссис Сулливан, <…>
Первый сукин сын, раздобывший четыре новые шины, — Натан Гольдштейн¹⁵

Говорили также, что евреи не только наживаются на военных контрактах, но и отсиживаются в тылу, спасая свою жизнь. В США можно было услышать, что «евреи сражаются в тылу». В Москве в феврале 1943 года на заседании Еврейского антифашистского комитета И. Эренбург докладывал о распространении в стране антисемитских настроений под лозунгом «евреев никто не видел на фронте». Часто говорили, что «евреи воюют на Ташкентском фронте». Связь между евреями и Ташкентом в этой ядовитой насмешке не случайна. В Ташкент был эвакуирован целый ряд научных и просветительских организаций, в которых работало много евреев, в том числе еврейские театры Москвы, Киева и Одессы. К концу 1941 года большинство эвакуированных в Узбекистан — 63 % — были евреями; совместно с сосланными туда в 1940 году евреями из аннексированной Восточной Польши они образовывали большинство среди неазиатских народностей узбекской столицы¹⁶. И уже в августе 1942 года Берии докладывали о росте антисемитизма в республике¹⁷.

Оскорбительный стереотип еврея-слабака и труса не был редкостью в обеих армиях. «Хочешь смыться из армии?» — спрашивали Фальштейна. Образ прячущегося за чужими спинами малодушного и хитрого еврея парадоксальным образом сосуществовал с уникальной стойкостью евреев в отступавших советских войсках, «таявших» по ночам за счет дезертирства. Когда Ш. Цалюк в группе из 600 киевских призывников добрался для отправки на фронт до Сталина (Донецк), оказалось, что больше половины русских и украинских новобранцев вернулись назад в оккупированный Киев. Позже Цалюк попал в группу, отобранную из курсантов Омского минометного училища, для учебы на командиров «Катюш». По его словам, большинство в этой группе из 200 человек были евреями, потому что «хорошо учились и были преданы Родине» ¹⁸.

Преданность Родине была одной из причин, побуждавших евреев воевать, второй было желание отомстить за геноцид. На вопрос, воевали ли они как советские граждане или как евреи, все ветераны отвечали: «Как советские граждане и как евреи» (американские ветераны тоже говорят о своей лояльности и США, и еврейскому народу). Солдаты-евреи Литовской дивизии шли в атаку со словами «За Родину, за Сталина!» по-русски и «Братья, за наших отцов и матерей!» (Бридер, фар унзере татес ун мамес!) на идише¹⁹. Со словами «Я — еврейка» военврач Е. Фидзель отказалась оперировать немецкого военнопленного²⁰. Н. Резник, узнав, что солдатам из его батареи не велено кормить взятых в плен венгерских евреев, присланных в район Каменец-Подольского рыть окопы для немецкой армии («Ну их к черту, нечего было к нам лезть»), кричит: «Я такой же еврей, как они!» ²¹

Преданность евреев Советскому Союзу и невозможность для них коллаборационизма с фашистами могли служить причиной поручения им особо трудных заданий. Предлагая назначить A. Наделя заместителем командира взвода разведчиков, замполит его стрелкового полка сказал: «Надель — еврей; ручаюсь, что он не сдастся немцам» ²². Во время Сталинградской битвы летчик Л. Овсищер был назначен воздушным парламентером: он должен был, снизившись над противником до высоты 200 м и барражируя, будучи при этом отличной мишенью, зачитывать войскам 6-й армии Паулюса условия капитуляции. Генерал-лейтенант Галаджиев, давая Овсищеру такой приказ, сказал: «Героя получите». Овсищер совершил 24 «парламентерских» вылета и не был награжден. Галаджиев, которого он встретил на офицерском вечере по поводу победы под Сталинградом, удивился: «Но ведь командующий (Донским фронтом — Рокоссовский) приказал наградить вас особо…»²³ Овсищер считает, что армейское руководство не захотело дать орден еврею; многие ветераны уверены, что были обойдены наградами из-за своей национальности²⁴. После возвращения с фронта оказалось, что их позиция в советском обществе изменилась за время войны. В русскоязычных изданиях избегали писать об участии евреев в войне и об их судьбе на оккупированной территории. Послевоенная советская идеология была выстроена вокруг «русской идеи» — представления о том, что пассивный в мирное время русский национальный характер актуализуется в критической ситуации войны. Разбуженный страданиями русского населения «народный дух» сокрушил гитлеровскую Германию; евреи в этом контексте были неуместны.

Евреи в американской армии тоже почувствовали новое отношение государства, выразившееся в поведении командования. Армия США предложила военнослужащим-евреям новый взгляд на интеграцию в американское общество: экуменическую иудеохристианскую концепцию религии, которой придерживались (во всяком случае официально) армейские капелланы. Это видение объединяло католицизм, протестантизм и иудаизм в демократическую библейскую религию, исповедовавшую отцовство Б-га, братство людей, личное достоинство каждого человека и «положительные этические стандарты правоты и ошибочности», существующие помимо «воли конкретного человека»²⁵. Постепенно был выработан «Типовой регламент» (Standard Operating Procedure) — общая платформа иудеохристианского богослужения; капелланская школа при Гарвардском университете обучала еврейских, католических и протестантских капелланов универсалистской версии богослужения.

Символом новой демократической религии стала гибель в феврале 1943 года четырех капелланов: протестантов Д. Фокса и Л. Полинга, католика Д. Вашингтона и реформистского раввина А. Гуди — на борту протараненного немецкой подводной лодкой военного судна-перевозчика «Дорчестер». Капелланы успокаивали солдат на палубе уходящего под воду «Дорчестера»; отдав свои спасательные жилеты тем, у кого не оказалось собственных, они утонули вместе с кораблем. Газеты описывали это событие как победу товарищества над религиозной рознью. Посмертно все четверо были удостоены высшей американской награды за мужество²⁶.

Хотя такой взгляд на религию не избавлял от национальных и религиозных предрассудков, идея универсального иудеохристианства служила «общим знаменателем» в процессе интеграции евреев в армию. Капеллан-раввин со знаком скрижалей и магендавида в петлице мог произносить проповедь для военнослужащих-христиан. Капеллан-христианин, надев ермолку, мог вести на иврите пасхальный седер.

В фильме 1943 года «Дневник Гвадалканала» ясно видна религиозная доктрина Вооруженных сил США. В одном из эпизодов два морских пехотинца благоговейно распевают гимн «Скала спасения» во время протестантского богослужения, совершаемого католическим священником в полном облачении. Один из них говорит другому: «Здорово поешь, Сэмми!» Второй отвечает: «Еще бы, мой отец — кантор» ²⁷. Д. Моргенштерн, лидер американского реформизма, заявил в 1942 году, что «у христианства и иудаизма <...> общие надежда и миссия; у них общий враг; они должны достичь общей победы или встретить общую смерть» ²⁸. Командовавший во время войны союзническими войсками в Европе генерал Д. Эйзенхауэр объяснял журналистам после встречи с маршалом Г. Жуковым в 1952 году, что, в отличие от советского равенства, американское основано на иудео-христианской идее равенства людей перед Б-гом²⁹. Это равенство чувствовали и те военнослужащие-евреи, которым в 1944 году армейское религиозное руководство предложило провести службу на Йом Кипур в Аахенском соборе, и те, что видели в только что освобожденном Дахау плачущего капеллана-католика, читающего на иврите кадиш.

Инженер-подполковник бронетанковых войск А. Зарецкий вспоминает:

В один из осенних дней я поехал в штаб фронта (это был штаб 1-го Украинского фронта в Вене). Закончил все, за чем приехал, и вышел на улицу с подполковниками Левинсоном и Когелем — они руководили 2-мя из 4-х отделов управления бронетанковых войск. <...> Идем по Мейдлингу — нам навстречу двое гражданских средних лет. Подошли и по-немецки спрашивают: «Извините, простите нас, нет ли среди вас евреев?» Мы улыбнулись. Отвечаю аф идиш: «Драй идн». Они обрадовались: «Сегодня Рошешонэ, и мы вас приглашаем на праздник в синагогу. Нас специально послали поискать русских евреев-офицеров».
— Мы с удовольствием пойдем, но сначала переоденемся, нельзя же прийти в синагогу с крестами (у меня один орден — чешский крест, у Левинсона два — один чешский, один польский).
— Нет, ни за что. Эти кресты — наши спасители.
— Мы их подвернем.
— Нет, пускай так будут.
...Вводят нас в небольшую синагогу, все встали и подошли к нам... Подошел раввин, представился, поблагодарил за приход:
— Вы хотите присутствовать на молитве?
— Да, с удовольствием, мы уже много лет не были в синагогах, с удовольствием присоединимся. У вас есть молитвенники на идише? ³⁰
Нелегко представить себе евреев-подполковников в форме в синагоге, с сидурами в руках, до войны, особенно если вспомнить масштаб предвоенных репрессий в армии³¹ и бдительность армейских Особых отделов³².

Вернувшимся с фронта евреям-военным быстро стало ясно, что мученичество еврейского гражданского населения под немецкой оккупацией умалчивается в официальной военной истории. В подольском местечке Борщаговка, где были расстреляны родители военврача Р. Карп, на устроенной фашистами на территории еврейского кладбища скотобойне после освобождения так и продолжали забивать скот³³.

Холокост и не мог стать частью официальной советской военной истории. Евреи составляли меньше 2 % населения СССР, а русские — больше 50 %, при этом число жертв среди еврейского гражданского населения — 2,6 млн человек — было выше числа русских жертв. Дело не только в стремлении руководства выстроить государственную идеологию вокруг идеи русского народа; 1,6 млн евреев были уничтожены на территориях, оккупированных СССР в 1939–1940 годах. Советская пресса держала этих евреев в неведении касательно расовой политики нацистских союзников, ничего не было сделано для их эвакуации, советская армия в панике их покинула — более четверти европейских жертв Холокоста были недавними гражданами Польши, Румынии и балтийских стран, жителями территорий, захваченных СССР по договору с правительством Гитлера. Предание гласности статистике Холокоста привлекло бы внимание к той части предвоенной истории, которую надлежало забыть³⁴.

Память о геноциде не только вызывала нежелательные воспоминания. Уничтожить так быстро такое количество евреев фашистская армия, рвущаяся на восток и оставляющая минимум солдат в тылу, могла только при помощи местного населения. Массовый коллаборационизм с нацистами на Украине, где население не забыло коллективизацию и голод 1930–1932 годов; в Белоруссии, где расстреливали поляков и сажали белорусскую элиту; в аннексированной Восточной Польше и Прибалтике, где в мае 1941 года НКВД провел массовую депортацию зажиточного и просвещенного населения в Среднюю Азию, доказывал враждебность населения к советской власти. Кроме того, память о геноциде евреев порождала сомнения в «этнических чистках», ставших привычными за годы войны переселениях «народов-изменников».

Руководство СССР поддерживало проеврейские настроения во время войны, когда сочувствие заграничных евреев оборачивалось миллионами долларов военной помощи. В удостоенной в 1943 году Сталинской премии повести Б. Горбатова «Непокоренные» Тарас Яценко, образцовый пролетарий, низко кланяется встреченному на улице доктору Фишману с шестиконечной звездой на рукаве. На вопрос доктора, кому он кланяется, Тарас отвечает: «Вам, Арон Давидович, вам и мукам вашим»³⁵. В 1942 году был создан Еврейский антифашистский комитет, начавший свою деятельность с публикации «Воззвания к евреям всего мира», и печатный орган комитета газета «Эйникайт». В 1943 году С. Михоэлс и И. Феффер были посланы с выступлениями о Холокосте в Америку, Мексику, Великобританию и Канаду (эта поездка собрала 33 млн долларов, а также военное обмундирование, санитарные машины, продовольствие и другую помощь). Статьи И. Эренбурга об убийстве еврейского гражданского населения печатались в советских внутренних и международных изданиях. От лица ЕАК, в сотрудничестве с американскими еврейскими организациями, И. Эренбург и В. Гроссман собрали свидетельства очевидцев геноцида — «Черную книгу». Она была опубликована в 1946 году в Нью-Йорке; русский набор «Черной книги» был уничтожен в 1948-м. В обвинительном заключении по делу ЕАК (апрель 1952-го) утверждалось, что

<В «Черной книге»> евреи обособляются в отдельную, противопоставляемую другим народам категорию, преувеличивается вклад евреев в мировую цивилизацию, концентрируется внимание исключительно на жертвах, понесенных евреями во второй мировой войне, и, таким образом, протаскивается мысль, что гитлеризм представлял угрозу якобы только для евреев, а не для всех народов и мировой цивилизации³⁶.
В областях, где было погублено 1,6 млн еврейского гражданского населения, памятники Ленина ставились на пьедесталах из еврейских надгробных камней³⁷. На обелисках на местах расстрелов вместо шестиконечной звезды устанавливали пятиконечную.

В 1944 году еще было допустимо для руководства ЕАК ходатайствовать о создании еврейской автономии в Крыму; необходимость этого мотивировалась исключительностью еврейских жертв. В сентябре 1945 года С. Михоэлс еще мог прийти на выступление в Киеве с хрустальной вазой, полной праха расстрелянных в Бабьем Яру³⁸. В 1948-м Михоэлс был убит в инспирированной автомобильной катастрофе. За этим последовал роспуск ЕАК и — в 1952 году — расстрел еврейских писателей. О Холокосте теперь полагалось забыть.

Военный летчик Л. Овсищер, навещая своих родителей в Богушевске в 1959 году, присутствовал на торжественном перезахоронении на центральной площади города останков 16 погибших воинов-освободителей (в соответствии с декретом ЦК партии о перезахоронении останков воинов-освободителей). Одновременно с торжественным митингом группа старых евреев выкапывала из земли детские черепа, чтобы перезахоронить их на кладбище; никто не обращал на них внимания. Овсищер позвонил в обком партии, чтобы узнать, почему не перезахораниваются 116 расстрелянных местных евреев, и получил ответ: «Если бы нужно было, нам бы сказали. Что вы сравниваете: это воины, а тут простые граждане».

На идише, на котором могла читать только небольшая часть оставшихся в живых, память о Холокосте продолжала существовать; надписи на памятниках на идише говорили об убитых евреях. Но из русского языка стерлось само слово «еврей» — вместо него употреблялись эвфемизмы или неловкие намеки. «У меня было три минуса, — вспоминает бывший узник Бухенвальда Э. Альперин, — был в плену, был в концлагере и 5-я графа»³⁹. «Вы ведь понимаете, кто я?» — говорил К. Ахиезер начальнику отдела кадров, имея в виду свою национальность. Многие вернувшиеся с фронта евреи не смогли поступить в вузы; многих с позором выгнали с работы в период «дела врачей». Военврач Е. Фидзель, отвечавшую за эпидемиологическую службу в освобожденном Освенциме, снимают с работы в одесской больнице со словами: «Чтобы духу твоего здесь не было. Будешь идти по этой улице — переходи на другую сторону». Слово «еврей» по-прежнему звучало «правильно» в названии Еврейской автономной области, в точности так, как планировал в 1941 году министр оккупированных восточных территорий рейха.

Для евреев в американской армии все было по-другому. Они меньше страдали от посттравматического состояния, ведь война в Западной Европе была мягче, им не пришлось видеть разрушенных городов и деревень своей страны, замордованного гражданского населения. Их армейская жизнь была хорошо организована, с системой выходных и отпусков. Им не пришлось сталкиваться с лагерями уничтожения: освобожденные союзниками концлагеря были местом каторжных работ, а не фабриками смерти. К попавшим в плен относились несравненно лучше, и даже военнопленные-евреи зачастую оставались в живых.

В свете межконфессионального равенства евреи в послевоенной Америке отказывались мириться с проявлениями антисемитизма, которые они терпели до войны: с квотами на прием в университеты и медицинские школы, с наймом на работу «только христиан». В августе 1945 года Американский еврейский конгресс создал Комиссию по закону и гражданскому действию (Commission on Law and Civil Action). Целью комиссии была борьба за гражданские права — «полное равенство в свободном обществе». В результате войны евреи по-новому поняли свое место в Америке. Даже «Н» на армейском жетоне в 1955 году была заменена на «J»: слово «Jew» потеряло свои унижающие коннотации. Евреи оказались неотъемлемой частью Америки: их финансовое и экономическое влияние выросло за годы войны, иудаизм стал необходимой частью американской религии, а Холокост — частью востребованного прошлого.

Йом Кипур 5705 года был доказательством поражения нацизма для американских солдат и офицеров в Аахенском соборе; советским офицерам, на Рош а-Шана 5706 года оказавшимся в венской синагоге, тоже казалось, что антисемитизм после войны невозможен…



1 Mazower M. Hitler’s Europe. How the Nazis Ruled Europe. N.-Y., 2008. P. 368.

2 Гроссман В. Жизнь и судьба. Собрание сочинений. Т. 2. М., 1998. С. 47.

3 Абрамс Д. Интервью № 24867. USC Shoah Foundation Institute for Visual History and Education (все последующие цитируемые в статье интервью относятся к этой же коллекции).

4 Ахиезер К. Интервью № 45364.

5 Многие родители-христиане делали детям обрезание из медицинских соображений. Исследование военнослужащих-евреев, проведенное в 1951 году, показало, что «обрезание не играло заметной роли в признании человека евреем» (Dash Moore D. GI Jews. How World War II Changed a Generation. Cambridge, Ma.; L., 2004. P. 58).

6 Офицеры гораздо реже рядовых носили жетон «Н», выделявший человека как еврея и гарантировавший похороны по еврейскому ритуалу.

7 Слуцкер Г. Интервью № 35185.

8 Презрительное наименование русского солдата (идиш).

9 Шапиро А. Интервью № 20511.

10 Если до 1900 года численность американских евреев никогда не превосходила 1 % населения, то к 1930-му приблизилась к 3,5 %.

11 Фальштейн Л. Интервью № 28543.

12 Более полумиллиона американских евреев служили в американской армии, численность которой во время второй мировой войны составляла примерно 12 млн человек.

13 Многие бруклинские евреи работали в местных пошивочных мастерских. См.: Dash Moore D. Op. cit. P. 32.

14 Некрасов В. В окопах Сталинграда. М., 2004. С. 237.

15 Dash Moore D. Op. cit. P. 169.

16 Manley R. To the Tashkent Station. Evacuation and Survival in the Soviet Union at War. Ithaca and London, 2009. P. 230.

17 Ibid. P. 231.

18 Цалюк Ш. Интервью № 20431.

19 Leivers D. (ed.) Road to Victory. Jewish Soldiers of the 16th Lithuanian Division. Bergenfield, N.-Y., 2009. P. 5.

20 Фидзель Е. Интервью № 32297.

21 Резник Н. Интервью № 679.

22 Надель Н. Интервью № 45544.

23 Овсищер Л. Интервью № 22146.

24 В «красноармейской книжке» военнослужащего была графа «национальность», и командиры знали, кого они представляют к награде.

25 Weil F. «Greetings» in A Book of Jewish Thoughts // N.-Y., Jewish Welfare Board. 1943. P. vii.

26 В 1948 году была выпущена почтовая марка с надписью: «Эти бессмертные капелланы... Межконфессиональность в действии».

27 Dash Moore D. Op. cit. P. 298.

28 Dash Moore D. Jewish GIs and the Creation of the Judeo-Christian Tradition // Religion and American Culture: A Journal of Interpretation. Vol. 8. № 1 (Winter, 1998). P. 48.

29 Henry P. ‘And I Don’t Care What It Is’: The Tradition-History of a Civil Religion Proof-Text // Journal of the American Academy of Religion. Vol. 49:1 (1981). P. 41.

30 Зарецкий А. Интервью № 48076.

31 Почти все однокурсники Зарецкого по Академии бронетанковых войск­ были репрессированы, многие из них расстреляны.

32 От личных шоферов Зарецкого гэбисты требовали отчета обо всех встречах и перемещениях подполковника.

33 Карп Р. Интервью № 38265.

34 Snyder T. Bloodlands. Europe between Hitler and Stalin. N.-Y., 2010. P. 342–345.

35 Горбатов Б. Непокоренные. М., 1943. С. 19.

36 http://www.hrono.ru/dokum/195_dok/19520403_eak.html
accessed 01.05.2011.

37 Snyder T. Op. cit. P. 340.

38 Ibid.

39 Альперин Э. Интервью № 31580.