Существует расхожее мнение, что в Советском Союзе выпекать мацу в каких-то промышленных масштабах было разрешено только в Москве, Ленинграде и почему-то Грузии. Не знаю, насколько это правда, — у нас в Горьком ее еще как выпекали. Была замечательная семья, которая держала пекарню и снабжала на праздник всех желающих. Слухи до меня доходили разные: если верить одним, получалось, что они это делали подпольно и ходили «под статьей», если другим — что они все-таки выправили патент и даже рабочих нанимали официально. Разумеется, по советским временам подвигом было и то, и другое.
Совсем недавно я узнала, что тогда же в Горьком, оказывается, жил человек, который специально каждый год к Песаху откармливал корову, так что очень религиозные местные евреи могли поесть мяса хотя бы на праздник.
«Законная» маца или незаконная, а гулять с ней наперевес по улице считалось, видимо, некомильфо: бабушка моя всегда ходила за ней с чемоданом. Я сама в этом таинственном месте выпечки по малолетству (это восьмидесятые, мне три, потом пять, потом пошла в школу, но, тем не менее, какая уж маца, в очереди затопчут), не была ни разу, ждала дома. Это, конечно, плохо, что нельзя было купить мацу в открытую, приходилось прятаться и прятать, — но с точки зрения ребенка история получалась совершенно необыкновенная. Не только я одна ждала, мы тогда вшестером в трёхкомнатной квартире жили, — и вот одна с сошкой, с чемоданом то бишь, а пятеро уже в прихожей стоят, раскрывши рот. Для меня эта спайка, «детское-советское» — так и состоит из трех компонентов: новогодняя елка, восьмимартовская мимоза и маца «на еврейскую Пасху». «Песах» тогда никто не говорил.
Мацу мы сразу распаковывали — не знали, что нельзя до праздника, вообще ничего не знали, — и она хрустела. Первое воспоминание на ней — изумленное: «На печенье похожа. Почему — хлеб?». На печенье — галеты — кстати, казалась еще похожей из-за дырочек. Знакомые, которые тогда по распределению попали в Горьковскую область, рассказывали, что сами пекли мацу в русской печи, а дырочки делали портновским резцом. Вообще эта маца была тонкая, подгорелая, вся в пупырьях, очень-очень вкусная, сегодня такой нет. Очередные британские ученые доказали, что в каком бы изобилии человек ни жил и как бы он ясно ни осознавал, что в целом сегодня лучше, чем вчера, он, переняв новые пищевые привычки, всегда будет скучать по хлебу своего детства. Все говорят — мол, черный уже не тот, с белой мукой, ироды, мешают (на самом деле и тогда мешали), а я вот по советской маце скучаю.
Кнейдлах мы всегда делали, я только ими всю неделю и питалась. И если какое-то подобие седера и было, — то ужин всей семьей, и на столе этот суп. Но я помню, что мама этого блюда стеснялась, убирала со стола, когда ждала подруг. А вот самой мацы никто не стеснялся, все вокруг знали про нашу «Пасху» и мацу было принято носить на работу, угощать. Наверное, этим наши редуцированные ритуалы и ограничивались: мы не кошеровали посуду, и специальной «пасхальной» посуды не было, но если запланировано было купить новые тарелки, то старались сделать это к Песаху. Но говорили, что вот раньше каждый год «к Пасхе» все тарелки меняли.
Весь библейский сюжет в детстве, дома, рассказывался без подробностей — их никто не знал. В девяностых я прочитала старинную Тору с ятями и только тогда примерно смогла уяснить, почему – маца. Не помню, сказали мне так или я сама услышала как привычней, но для меня история эта отлично уложилась в советско-революционный контекст — как же, избавление от угнетателя. Но дома всегда подчеркивали, что «Пасха» — праздник исторический, память о людях. А про мацу бабушка говорила, что это хлеб, который эти люди испекли в пустыне из муки и воды, на солнце. Вот она и была для меня — хлеб на солнце.
Отчасти Песах ощущался как необычное, сакральное время не столько из-за присутствия мацы, сколько из-за отсутствия в рационе хлеба. Правда, только у мамы и бабушки, потому что не все были такие принципиальные. Я-то к благочестию склонялась, сколько себя помню, однако лет до двенадцати, если не дольше, не выдерживала искушения булкой. Так что хлеб мы дома держали (слова «хомец», опять же, не слыхивали), крошек не вытряхивали и соседям ничего не продавали. И вообще о том, что такое бывает, узнали только из журнала «Лехаим», который мне дал одноклассник, — в 1992 году. Там же вычитали и про агаду, а заодно я узнала, что горчица — злак, а арахис — боб.
Пополнила, можно сказать, естественно-научный багаж благодаря религиозной пропаганде.
