Каким должен быть идеальный средневековый мужчина? На лекции проекта «Эшколот» «Воин, мудрец, любовник: евреи и средневековые идеалы маскулинности» филолог Семен Парижский и историк Галина Зеленина сформулировали девять фактов и идей, которыми можно измерять кандидатов в идеалы.

1. Гомотекстуальность
Вся книжная культура была создана мужчинами для мужчин — и адресована она исключительно мужчинам, даже если в тексте речь идет о женщине и любви к ней. Поэзия на библейском иврите имеет разные источники, среди них традиция Талмуда, арабская поэзия (особенно — стихи о любовной страсти), античная философия. У каждой из этих культур был свой идеал маскулинности, и когда они встречались в одном и том же тексте, происходил некоторый конфликт. Как писать о воинской чести, если средневековые евреи не были воинами? Где найти слова, чтобы написать о любви к женщине? Зачем вообще нужны занятия поэзией? Разрешалось все просто и логично: поэт заимствовал недостающие компоненты в той культуре, где они были.

2. Сомнительное дело
Может ли поэт быть настоящим мужчиной? Поэзия все-таки считалась несколько сомнительным занятием для мужчины, и каждый поэт был вынужден в той или иной форме предъявлять оправдание — почему он складывает вирши и как это его выделяет среди других. Традиции не слишком помогали: скажем, арабский идеал мужчины, зафиксированный в мурувве⁽¹⁾×(1) Древнеарабский кодекс добродетелей настоящего араба, среди которых такие достоинства как воинская доблесть, щедрость и верность племенным традициям., включал в себя несколько важных составляющих, в том числе немногословность — а поэзия воспринималась почти как пустая болтовня. Кроме того, поэзия имела женскую персонификацию, часто наделялась «женскими» качествами: сочетанием красоты и лживости, обращением к воображению, а не к строгому мышлению. Это автоматически делало поэта играющим скорее на женской половине поля, и средневековые авторы, опасаясь за свою маскулинность, были вынуждены придумать свой кодекс взаимоотношений с имеющимся материалом. Раз уж поэзия считается женщиной, то и обращаться с ней следует соответственно: «Меч в руках воинов летает, словно язык пламени бушует в среде их. Друзья меня спросили, на кого это похоже, и я ответил: похоже на язык мудреца», — в этом стихотворении язык уподоблен мечу, с помощью которого поэт побеждает поэзию, овладевает ею, как женщиной. Так получается, что поэт — не просто мужчина, но еще и скрытый воин и любовник. Гораздо лучше, да?

3. Воспевание воина
Восхваление воинской доблести — одна из самых частых тем в арабской поэзии. Евреи этого жанра не понимали, поскольку в Средние века они не воевали, шансов проявить воинскую отвагу у них почти не было. У них идеалом становится воин Торы — именно эта метаморфоза происходит с Реш Лакишем в отрывке из Вавилонского талмуда: он из гладиатора превращается в мудреца.

Мудрец — человек, проявляющий доблесть в битве за Тору.
Конечно, были и исключения — скажем, Шемуэль ибн Нагрела ха-Нагид, визирь Гранады, полководец. Он много воевал, и для него жанр стихов о войне был очень актуален. «В начале война подобна красотке, с которой желает позабавиться каждый мужчина, / А в конце — отвратительной старухе, встреча с которой сулит только плач и стон». Война персонифицируется как женщина, а воин — мужчина, влюбленный в нее. В другом стихотворении ха-Нагид ищет себе оправдания в трех вещах — в том, что занимается поэзией, что служит при дворе и ходит на войну. Примером (и идеалом) тут становится царь Давид, удачно сочетавший все эти ипостаси.

4. Мудрец & ученый
В талмудическую эпоху идеальным мужчиной был мудрец, но начиная с Х века этот образ трансформируется в ученого. Маймонид пишет: «В этом причина того, что ни одна форма не остается постоянно в материи. Происходит постоянное становление материи, одна форма сбрасывается, другая воспринимается». Для Маймонида совершенно очевидно, что форма — это мужское начало, а материя — женское, эти два понятия переносятся на человека. С точки зрения философа сущностью человека является его мужское начало, то есть, интеллект. Богоподобие проявляется именно в нем. При этом человек не рождается подобным Богу, ему предстоит стать таковым в процессе учения.

5. Инверсия гендерных ролей
В любовной лирике все происходит ровно наоборот: мужчина превращается из сильного воина и мудреца в слабое, зависимое существо. Страсть непременно носит болезненный характер: «…сердце мое из-за нее подобно сердцу женщины, потерявшей единственного ребенка». Стоит любви показаться на поэтическом горизонте, как тут же происходит феминизация мужчины, причем он уподобляется не просто женщине, а женщине, ослабленной горем.

6. Немужественный героизм
В еврейских текстах можно встретить неожиданный образ благородного героя-самоубийцы: в минуты опасности герой не предпринимает попыток дать отпор врагу, спасти свою жену или имущество, а гордо кончает с собой. Так, в отрывке XVII века о казацком погроме евреи представлены как народ воинственный и вполне успешно отражающий нападение казаков — но добровольно отказывающийся защищаться, поскольку это может разозлить врагов, и их месть обрушится на другие общины.

7. Лжефеминизация
Принято считать, что в христианской культурной традиции евреи воспринимались как женственная нация — мол, считалось даже, что у мужчин, как у женщин, каждый месяц происходило менструальное кровотечение. На самом деле в представлении средневековых богословов кровотечения были анальными, и страдали ими любые грешники-еретики — не только евреи.

8. Монашеская маскулинность
Исследователь Даниэль Боярин задается вопросом, действительно ли клирики, мужчины по полу, были мужественными? Устав Бенедикта Нурсийского показывает, что поведение монахам предписывалось достаточно «женское»: они должны вести хозяйство, быть послушными, молчать, соблюдать обет безбрачия. Клирики были лишены эталонной маскулинности с точки зрения поведенческих кодексов, однако в реальности все было не так: многие монахи участвовали в сражениях, содержали гражданских жен и всячески опровергали идею, что религиозность подразумевает повышенную фемининность. Часто монахи видели себя воинами, чьим главным орудием является слово Божье. Пьер Абеляр, теолог и поэт, именно так описывает свою позицию: хотя он отказался от военной карьеры, он продолжает воевать, предпочтя «военным победам, победу, достигаемую в диспутах».

9. Границы гендера
На основе этого некоторые исследователи предлагали выделить третий гендер, куда попадут как средневековые клирики, так и евреи-мужчины. Вопрос о том, нужна ли эта категория, остается открытым, однако нельзя отрицать, что гендерные границы, существовавшие в Средние века в христианской и иудейской культурах, были очень подвижны.