Мои прадедушка и прабабушка (по папиной линии) — Шаламон Кюнскер (возможно, он превратился в Кински по ошибке писаря) и Мина Фрид. Шаламон родился в 1828 году в Кеменце, комитат Хонт, в тридцать лет женился. У семейства Кински было имение близ города Ипойшаг (ныне — г. Шаги, Словакия). Жили в прекрасном особняке в стиле барокко, внутри больших ворот была встроена калитка. Я отчетливо это помню, потому что лето мы проводили в этом доме. Еврейские традиции там нисколько не соблюдались. Они жили, как джентри: ездили верхом или в бричке. Когда эти земли вновь вошли в состав Венгрии⁽¹⁾×(1) После возвращения Венгрии районов южной Словакии, отнятых в результате Трианонского договора., мы стали проводить лето у них. Все двоюродные братья и сестры были очень дружны. Папа считался сиротой, поэтому нас всегда приглашали, мы отдыхали там летом. Помню, когда мы поехали к ним в самый первый раз, поездом доехали до Балашшадярмата, там нас встречала бричка — мы получили огромное удовольствие от этой поездки.

Один из братьев моего дедушки, Армина Кински (род. в 1860-е), Йожи, остался там вести хозяйство. У дядюшки Йожи было двое сыновей: один хозяйствовал в имении Кински, второй арендовал графские землевладения в Хевмадяраде⁽²⁾×(2) Село в комитате Хонт, в 1910-х годах население составляло 300 душ, это была маленькая деревушка. Был там и графский дворец — настоящий красивый дворец с часовней, со всем прочим — но он был закрыт, поэтому жили в доме ишпана. Это была настоящая усадьба, очень красивая и современно оборудованная. Здесь впервые в жизни я увидела электрический холодильник и плиту. Еще у них была винокурня, молотилка и паровой плуг. Он был хорошим помещиком, жители деревни его очень любили, потому что он занимался еще школой и культурной жизнью. У него был сын, Янчи. Девочкой я была безумно влюблена в Янчи, всегда представляла, что выйду за него замуж. Была у меня маленькая лошадка, Юци, она росла у них.

Армин, думаю, как младший из сыновей, учился в академии торговли. По-моему, он учился не в Будапеште — сюда он приехал работать: служил в страховой компании Анкера. Дедушка был образованным человеком. Еще он был спортсменом, катался на коньках, помню, у него был абонемент на каток. Армин работал в страховой компании, бабушка же, Паула, сидела дома. Они жили в великолепной четырехэтажной вилле на улице Илка, виллу построил Липот Баумхорн⁽³⁾×(3) Известный венгерский архитектор еврейского происхождения.. Думаю, они снимали один этаж. Потом у них родилось двое детей, у них была большая разница в возрасте. Мой папа, Имре, родился в 1901 году, а тетушка Като — в 1907.

Семья моей мамы была совершенно другой, я бы даже сказала, пролетарской. Дедушку звали Давид Грюнбергер (1861), бабушку — Гермина Браунер (1869). Родом они были из Северной Венгрии, но я мало о них знаю. Дед был портным, но позже работал на фабрике по пошиву военной формы. Он отвозил в большой сумке образцы тканей в гарнизон, офицеры которого заказывали так называемую экстрауниформу, то есть парадный мундир для выхода в город. Офицеры выбирали материал, фасоны, дедушка снимал мерки и, когда набиралось достаточное количество, доставлял в Будапешт. Там одежду шили, дед вез форму обратно, после примерки подгонял по фигуре — для этого и нужен был портной — после чего мундир был готов. Так что он — по маминым рассказам — всегда был в разъездах и дома оказывался раз в две-три недели. Деда всегда угощали фруктами, однажды он привез вино в большой бочке.

У них было девять детей, все они родились в Будапеште. Два первых ребенка, которые родились в провинции, умерли сразу же после рождения, потому что, по словам мамы, бабушка была слишком юна и физически не готова рожать. После этих детей на свет появилось еще девять. Ведь предохраняться тогда было грешно.

Мамина семья жила в очень бедном квартале, на улице Черхат. Мама рассказывала, что бабушка и дедушка, несмотря на это, ходили в театр Кирай послушать оперетту или что-нибудь еще, придя домой, бабушка напевала детям услышанное. Однажды мама отказалась выполнить на уроке физкультуры кувырок, потому что на ней не было трусиков, и она боялась, что покажется голый зад — за что и получила неуд. Мама пришла домой в слезах, и бабушка сшила ей трусики. Обычно у бабушки не хватало времени шить для детей. Она много шила другим на заказ. До прохудившихся детских одежек руки не доходили.

Старшим ребенком был Шани, он закончил коммерческое училище и стал главным бухгалтером. У него было двое детей. Шани с одним из сыновей немцы увезли на грузовике в 1944 г.; дорога шла через лес, 17-летний сын сказал Шани, что надо бежать. Шани не посмел, а сын спрыгнул с грузовика, нырнул в чащу и пробрался к партизанам, сохранив себе жизнь. О Шани нам ничего не известно. Был еще Фреди, он работал врачом здесь, в будапештском районе Зугло. Фамилия его жены была Экштейн. Это была очень богатая семья из Зугло. У родителей была транспортная компания. Жена играла в теннис, надев белую юбочку, обожала бридж, зимой они ездили кататься на лыжах в горы — в общем, были в семье буржуазным элементом. Во время Первой мировой войны Фреди служил врачом, был у Изонцо и считался инвалидом войны. Его наградили очень почетным орденом, на него долго не распространялись законы о евреях.

Потом еще был Лайош, пекарь. Лайош был настоящим венгром, носил подкрученные усы и все прочее. [Во время Холокоста] он говорил — эта фраза до сих пор звучит у меня в ушах — «сейчас я для Родины подкидыш, но придет время, и стану родным сыном». Лайоша угнали на принудительные работы, он пропал, и больше мы о нем не слышали.

Потом шел Енё (1877), он был портным. Его жена торговала гусями. У Енё тоже была почетная награда Первой мировой войны, поэтому его долго не забирали на трудовую повинность и призвали в регулярную армию. Но потом, все-таки, угнали, и он бесследно пропал. У него было двое детей. Обоих казнили в 1944 году. Потом была моя мама, Илуш (1899). Мама родилась в тот день, когда Енё исполнилось два года. Бабушка рожала дома, потому что ее старший брат был медиком и помогал при родах. Маму запеленали и дали подержать Енё, который сидел на табуреточке, со словами — вот твой подарок на день рождения. Ёне встал и сказал: «Не надо».

Потом был Имре, тоже врач. Во время Второй мировой войны быстро попал в плен к русским. Он рассказывал, что русские с ним обращались очень хорошо. Они ценили врачей. Вернувшись, Имре стал заведующим поликлиникой в Зугло. Он жил у нас и был мне вместо отца. Женился, а в 1953 году как-то совершенно неожиданно умер.

Потом шла Эржи, она была служащей, всю жизнь проработала старшим клерком в магазине музыкальных инструментов, умная, интеллигентная женщина. Ее тоже забрали, больше она не вернулась. Дальше была Дёнди, у нее была сестра-близнец, которая умерла при рождении. Дёнди делала абажуры. У нее был муж, Жигмонд Краус, он тоже погиб [во время Холокоста]. Дёнди вернулась, снова вышла замуж, но вскоре умерла от рака.

Последней шла Аранка, кем же она была, кажется, перчаточницей. Она вышла замуж — не по любви, а просто потому, что считала себя очень старой и решила выйти за этого Поллака. Не переставая повторять, что не любит его. У них родилось двое детей, эта родня и по сей день жива, только не знаю, где они.

Бабушка и дедушка не были бедными людьми, просто у них было слишком много детей. Иногда они ездили в Карловы Вары подлечиться. Они как раз были в Карловых Варах, дедушка играл в бильярд, когда появились разносчики газет с воплями о том, что началась [Первая мировая] война. Дедушка, как рассказывают, замертво упал на бильярдный стол. Самым сложным было перевезти тело домой, потому что началась мобилизация войск. Семье каким-то образом удалось привезти его домой, чтобы похоронить здесь. Бабушка Хермина вернулась домой, к девяти детям — четверо мальчиков ушло на фронт, потом они перешли к красным, но остались в живых. Содержала семью моя мама, она как раз окончила академию торговли. Все мужчины были на фронте, поэтому очень не хватало рабочих рук. Мама прекрасно стенографировала и работала в разных местах. У бабушки была швейная машинка, она шила дома на заказ.

По пятницам у бабушки проходило зажжение свечей — у меня до сих пор сохранились ее меноры, как потом выяснилось, дорожные — бабушка брала их в Карловы Вары. Тогда на площади Габора Бетлена находилась синагога, места были платные, поэтому по пятницам в синагогу ходили только мальчики и бабушка, девочки оставались дома: за всех семья заплатить не могла. Кошерные законы в семье не соблюдали, однако все праздники отмечались. Бабушка очень любила читать и ходить в театр. Она тоже была ярой патриоткой и читала венгерские исторические романы.

Вообще, площадь Габора Бетлена была семейным гнездом. Все жили в одном доме. Бабушка с двумя неженатыми сыновьями, Имре и Лайошем, жила в трехкомнатной квартире. Одна комната служила Имре приемной. В этом же доме, в соседней квартире, жил Шани, этажом выше — Эржи, а во втором дворе дома — Аранка. Только мы, Дёнди и семья Эрнё жили в другом месте. Все довольно часто собирались у бабушки. Помню большой стол, вокруг которого сидело много народу. Бабушка была крепким связующим звеном. Она умерла в 1943 году.

Продолжение следует.
Выставка «Имре Кински: ФРАГМЕНТЫ» идет в московской Галерее Классической фотографии до 10 января.

«Букник» благодарит Венгерский культурный центр в Москве за возможность опубликовать воспоминания Юдит Кински. Интервью: Дора Шарди / Sárdi Dóra, перевод с венгерского: Виктория Попиней. При содействии Фонда CENTROPA.