РАЗУМ...
Будучи перфекционистом, я предъявляю завышенные требования прежде всего к себе самому. Это, разумеется, вовсе не означает, что я всегда соответствую своим требованиям, но когда мне это удается, именно этим объясняются мои успехи, насколько у меня таковые были. И если меня спрашивают, как я сумел чего-то в жизни добиться, я неизменно отвечаю: «Дело в том, что я соблюдаю принцип: любые мелочи исполнять столь же тщательно, как и самое великое дело, и самое великое дело — с тем же спокойствием, что и самое незначительное». То есть когда я собираюсь подать во время дискуссии всего одну-две реплики, я продумываю их заранее и готовлю конспект. И когда предстоит выступать с лекцией перед тысячами слушателей, я тоже готовлюсь заранее и составляю конспект, и все это — столь же выдержанно, как собираясь сделать несколько замечаний на семинаре в присутствии десятка знакомых.
И еще одно: я делаю все не к крайнему сроку, но по возможности заранее, и тем самым предотвращаю двойное напряжение — когда у меня и так много работы, чтобы помимо бесчисленных дел на меня не давил еще и страх не успеть. И третий принцип: не только стараться сделать все заранее, но еще и начинать с самого неприятного, то есть поскорее от него избавляться. Разумеется, не всегда удается следовать своим же принципам и правилам. В молодости, работая врачом в неврологической больнице в замке Марии-Терезии и в психиатрической клинике на Штайнхофе, я проводил воскресенье в варьете. Мне это очень нравилось, однако оставался неприятный осадок, ведь в выходной следовало бы сидеть дома, записывать свои мысли и готовить статьи.
После концлагеря все изменилось. С тех пор в выходные я диктовал свои книги! Я научился экономить время. Да, я стал расходовать его очень скупо — но лишь потому, что хочу потратить время на осмысленные занятия.
АНШЛЮС
Недолго посчастливилось мне вести частную практику психиатра и невролога. Прошло всего лишь несколько месяцев, и в марте 1938 года гитлеровские войска уже маршировали по Австрии. В насыщенный политическими событиями вечер мне пришлось внезапно подменить коллегу и вместо него читать доклад «Невроз как симптом нашего времени». Вдруг дверь распахнулась, перед нами предстал штурмовик в форме SA. «Разве при Шушниге такое возможно?» — спросил я себя. Штурмовик явно пытался сорвать доклад и помешать нашей работе.
И я сказал себе: «Все возможно! Говори же так, чтобы он растерялся и не знал, как ему поступить, забыл о цели прихода. Завладей его вниманием». И я продолжал говорить, уставившись прямо в лицо штурмовику. Я говорил и говорил, а он словно прирос к полу и не тронулся с места, пока я полчаса спустя не закончил выступление.
Я поспешил домой; улицы были заполнены демонстрантами — поющими, веселящимися, вопящими. Дома я застал мать в слезах: Шушниг по радио произнес прощальную речь, и теперь передавали лишь невыразимо печальную мелодию.
Еще одно слово по поводу ораторского искусства: спустя много лет, когда я уже возглавлял неврологическую поликлинику, я устроил прием для сотрудников, и моя жена подпоила врача, чтобы вызнать у него, какое прозвище дали мне в клинике.
Вошли гитлеровские войска — и все наперекосяк: визу мне больше не давали, в итоге предложили возглавить неврологическое отделение в клинике Ротшильда, и я согласился: эта работа давала хотя бы частичную гарантию, что меня и моих состарившихся родителей не отправят в концлагерь.
В клинике Ротшильда я смог, даже в такой напряженной ситуации, продолжить научную работу. Одно время случалось до десяти попыток суицида за день — еврейское население Вены совершенно пало духом. И в тех случаях, когда терапевт, то есть в первую очередь профессор Донат, отказывался от пациента как от безнадежного, я вводил различные стимуляторы внутривенно, а если это не помогало, то и интрацистернально(1)×(1) То есть, в подпаутинное пространство головного мозга.. Посреди войны с одобрения референтов еврейского отдела Национал-социалистической ассоциации врачей была опубликована в швейцарской Ars Medici моя статья об этих опытах.
Мне удалось даже усовершенствовать известную технику подзатылочного прокола — пункции, которая помогала устранить вполне конкретную опасность. Я первым обратил внимание на эту проблему и, наконец, решился в тех случаях, когда интрацистернальная инъекция не давала эффекта, проводить трепанацию черепа и вводить лекарство непосредственно в боковой желудочек, одновременно дренируя четвертый желудочек с помощью подзатылочного прокола: так лекарство мгновенно попадало в водопровод среднего мозга и начинало благотворное действие в прилегающих к этому водопроводу жизненно важных центрах. Пациенты без дыхания и пульса в результате жили еще два дня: гипервентиляция начиналась на операционном столе.
Следует учесть, что я видел эти хорошо известные операции только в медицинском учебнике Dandy(2)×(2) Учебник Дэнди назван в честь основного автора, американского нейрохирурга, помощника Кушинга. — Райх, главный хирург больницы Ротшильда, отказался их проводить, а профессор Шонбауэр вовсе не впускал меня в свою клинику, когда он сам или его сотрудники проводили операции на мозге. Но я так набил руку на этих операциях, что мечтал уже о настоящей, полномасштабной трепанации. Смотритель операционного зала в больнице Ротшильда (он прежде много лет работал при Шонбауэре) поверить не мог, что у меня не было прежде хирургического опыта.
<…>
Трагическое положение венских врачей-евреев при Гитлере не было, конечно же, лишено и трагикомических черт. Многие евреи были уволены из отделения неотложной помощи, их места заняли молодые приверженцы нацизма, по большей части не имевшие нужного опыта, — только этим можно объяснить вопиющий случай, когда юный врач объявил доставленную в больницу Ротшильда пациентку мертвой. Ее отвезли в прозекторскую, и там она не только очнулась, но и расшумелась так, что ее пришлось привязать к каталке и в таком виде перевезти в терапевтическое отделение.
Некоторую смехотворность обнаруживаю я и в инциденте с молодым человеком, которого мне удалось с помощью лекарств избавить от тяжелых приступов эпилепсии. К сожалению, вместо этих приступов у него появились так называемые эквиваленты, припадки агрессии. В одном из таких припадков он остановился посреди тогда еще населенного евреями второго округа, в Леопольдштадте, прямо на Ротенштернгассе, и принялся во всеуслышание бранить Гитлера. Я тут же отменил курс лекарств, и у него случился рецидив, то есть повторный эпилептический приступ, зато он избавился от гораздо более опасной для жизни склонности ругать Гитлера.
О СТАРОСТИ
Я не боюсь стареть. Оговорюсь: старение не страшит меня до тех пор, пока мне удается расти в той же мере, в какой я старею. А мне это удается, тому порукой, что законченная две недели назад рукопись сегодня меня уже не вполне устраивает. Процесс компенсации продолжается весьма активно.
И в связи с этим расскажу один эпизод: во время восхождения на Прайнер мой проводник Нац Грубер, человек, поднимавшийся на Гималаи, присел, закрепляя страховку перед подъемом на отвесную скалу, и пока возился с тросом, задумчиво произнес: «Знаете, профессор, как гляну на вас, когда вы поднимаетесь — не примите в обиду, но силенок-то у вас, почитай, не осталось, зато какая техника! Я бы сказал, у вас можно технике учиться и учиться!» Слышите? Это сказал человек, одолевший Гималаи, — как тут не зазнаться?
Наконец, есть в старении и еще один аспект: мысль о бренности человеческого бытия. Однако наша кратковечность должна прежде всего пробуждать чувство ответственности: признать ответственность как основу и смысл человеческого бытия. Позвольте же применить к этому автобиографическому наброску заповедь логотерапии, которая приснилась мне ночью, а утром я ее записал и включил в книгу «Доктор и душа»: «Живи так, словно живешь уже во второй раз и при первой попытке испортил все, что только можно испортить». Такая фантазия о собственной биографии способствует значительному усилению чувства ответственности.
«Букник» благодарит издательство «Альпина Нон-фикшн» за любезно предоставленную возможность опубликовать отрывки из книги Виктора Франкла «Воспоминания».
