Поздравляю фторично с новым рождённым сыном и внуком. Желаю здоровья и счастья. Как здоровье Аллочке дорогая не огорчайся что сыночек это не плохо у тебя и у Лёвы два парня, чтобы они были здоровы и росли нарадость всем. Аркадий и Фирочка вас я поздравляю увас два внучата имейте от них много нахес. Сашенька мама выполнила твоё желанья ты хотел братика и через несколько дней она братика привезёт домой ты только не обижай его. Его надо любить и жалеть. Как вы его назовете накаво он похож как мне бы хотелось быть свами и помоч вам во всем. Но пока это только желанья.
Унас всё впорядке. Фирочка я знаю что утебя сейчас много забот может быть сумеешь вырвать несколько минут и написать мне как Алла чувствует себя как меленький сасёт ли ой как хочется все знать.
Вот мои дорогие примите от нас ещё раз поздравленье и самые лучшие пожеланья.
Будьте все здоровы и счастливы. Привет от всех все очень рады за Аллочки. Целую мама бабушка прабабушка
Это письмо написала моя бабушка Соня, Софья Иоселевна Лейтес (Иоффе), когда родился мой младший сын, ее второй «правнукеле». Не знаю, умела ли она писать и читать на идише или иврите (скорее всего да: в письме на русском языке однобуквенные предлоги «приклеены» к последующему слову). Но ее родным языком точно был идиш. По крайней мере именно на нем они с дедушкой говорили дома, особенно когда не хотели, чтобы мы, внуки, их поняли. Правда, когда я подросла, бабушка и со мной иногда говорила на идише, чтобы не поняли мои двоюродные сестры, которые были значительно младше меня. Да и я понимала далеко не все, но смысл улавливала.
И еще я обращалась к бабушке и дедушке на «вы».
Бабушка Соня родилась в 1899 году в Витебске. Там она выросла и вышла замуж за моего дедушку Арона Абрамовича Лейтеса. Дедушка родился в местечке Хиславичи, а семья его была зажиточная. Он ходил в хедер, но учился и вел себя плохо, за что и был исключен. Родители отдали его в ученики к часовому мастеру-ювелиру. Дедушка стал хорошим часовым мастером и мастером по ремонту точных приборов, а еще оценщиком старинных ювелирных вещей. Я никогда не встречала более тихого и застенчивого человека, чем он. Если бы дедушка на момент написания письма был жив, оно все равно было бы написано бабушкой, но от них двоих. Они были влюблены в друг друга до самой смерти. У бабушки был властный характер, но авторитет дедушки был непререкаем. Она все время пугала детей тем, что расскажет дедушке, как они себя плохо ведут, хотя все знали, что добрей дедушки на свете никого нет.
У бабушкиного отца было пятеро детей, два старших брата от первой, умершей, жены и от второй жены трое: старшая Соня, средняя Мириям (в метриках, в быту — Маруся) и Наум. Когда и их мама умерла, все заботы по дому легли на плечи Сони. Она получила «домашнее образование», то есть дома научили ее читать и писать. Все остальные дети учились уже не дома. Семья хотела эмигрировать в Америку, но у Сони болели глаза, ей не дали визу, и отец с младшими детьми остался в Витебске.
Став старше, Соня начала работать продавщицей в мануфактурном магазине, а выйдя замуж, с работы ушла, была домашней хозяйкой, но при этом очень активным человеком.
Соня и Маруся играли в русском еврейском драматическом театре (видимо, любительском). Знаю, что бабушка в спектакле «Любовь Яровая» играла машинистку Панову, а Маруся — Любовь Яровую. Их обеих приглашал в свой театр Соломон Михоэлс, но обеим мужья не разрешили. Подростком, услышав рассказы об этом и ничего не зная о судьбе Михоэлса, его театра и членов ЕАК, я спросила дедушку, почему он не дал бабушке играть, на что мой рассудительный дедушка ответил: «И где этот театр?.. И где эти артисты?..»
У бабушки до старости сохранилась потрясающе поставленная дикция — старая актерская школа. В те дни, когда она могла спуститься по лестнице и выйти посидеть на лавочке возле своего первого подъезда (она была авторитетом среди других бабушек), ее слышали даже у последнего подъезда.
Бабушка и дедушка вырастили троих детей: мою маму Эсфирь (Фиру), сына Абрама (Бому) и младшую дочку Анечку. 18 июня 1941 года Бому отправили на месяц в санаторий «Крынки», так как у него обнаружили туберкулезный процесс в легких. Затем он должен был поехать в пионерский лагерь «Артек». Санаторий находился за Минском, на границе Западной Белоруссии с Польшей. На следующий день после объявления войны родители детей, уехавших в санаторий, собрались и пошли в горком партии, узнать, когда привезут детей, ведь немцы уже захватили Западную Белоруссию. Но ответа не давали и транспорта не выделяли. Каждый день они атаковали официальные учреждения, но безуспешно. И вот как-то родители в горкоме встретили директора санатория и старших вожатых. Все поняли, что дети брошены.
Семьи Сони и Маруси были очень дружны. Соня как старшая дала команду всем собраться у нее. Звучало это так: «Погибать, так всем вместе!»Дедушка работал в музее, занимался реставрацией редких хронометров, часов и других точных приборов, и его назначили ответственным за вывоз музейных ценностей из Витебска. Немцы стремительно приближались к городу. Но бабушка сказала, что не двинется с места, пока не вернется Бома. Уходили в эвакуацию последние поезда. В один из таких дней пришел дедушка и сказал, что их семью берут для сопровождения музеев. Это открытые товарные вагоны. Бабушка без Бомы ехать отказывалась, и прозвучал последний аргумент: «Если будешь ждать Бому, погибнут еще двое твоих детей!» Тогда Соня выдвинула условие — она поедет только с семьей Маруси. К счастью, это удалось. Утром все отправились на вокзал. Брать с собой ничего не разрешили. Бабушка сшила всем мешочки (их называли «а байтеле»), положила туда документы и повесила каждому на шею.
Поезд шел куда-то к Волге. В пути было голодно, холодно, жутко. Бабушка все время плакала. На каждой станции они с Фирой бегали и искали Бому. Поезд попал под бомбежку. Этот ужас бабушка помнила всю жизнь.
Пунктом их назначения был рабочий поселок Баланда в Саратовской области. Их поселили в большом доме у учителя. Дедушка начал работать в мастерских, обслуживал военные части. Фиру, студентку второго курса мединститута, направили медсестрой в госпиталь. Когда немцы подошли к Волге, этот госпиталь из тылового превратился в прифронтовой. Бабушка ездила рыть окопы, но недолго, у нее были очень сильные истерики и припадки, она всюду искала Бому.
C дочерью ФиройВ Баланде было много эвакуированных, много сирот. Бабушка взяла мальчика-подростка. У него при бомбежке погибли родители. Когда армия освободила его поселок, он уехал искать своих родных, хотя бабушка просила его остаться.
Тем временем Яша, бабушкин племянник, рассылал в разные города запросы про Абрама. И вот однажды из Бугуруслана, где был крупный пункт розыска пропавших, пришел ответ: «Лейтес Борис находится в детском доме в Кашино».
Когда пришло извещение из Бугуруслана, бабушка в погребе перебирала овощи. Почтальон прочла по дороге открытку, принесла ее и кричит: «Соня, твой сын нашелся!» Бабушка потеряла сознание, ее с большим трудом вытащили из погреба. Начались сомнения, Бома ли это. Послали запрос в детдом. Пришел ответ: «Да, это Бома — Абрам Лейтес». Директор писал, что Бома очень хорошо учится, ведет за собой весь коллектив, он лидер. Директор просил не забирать его из детдома: он там учится, а семья не устроена. Бабушка и дедушка решили пока оставить его там.
В 1944 году Наум, который в то время работал директором маленькой швейной фабрики в Москве, прислал вызов на переезд в Подмосковье. В Витебск возвращаться было некуда, там все было разрушено.
В Москве в казарме, построенной еще до революции, семье дали комнату в 13 метров на 6 человек (с ними жила старенькая дедушкина мама).
Несмотря на все переживания, бабушка осталась очень живым, любознательным и активным человеком, она любила шутки, много читала. Ее артистичность требовала выхода, ей нравилось красиво меня одевать. Бабушка не ходила в театры, но очень любила смотреть телеспектакли и живо переживала все перипетии.
Готовила бабушка потрясающе, причем даже самую простую еду, — все время немножко по-другому, и сколько чего класть, она заранее сказать не могла. Все дети, внуки и правнуки для бабушки и дедушки были драгоценными существами, они поддерживали их во всех делах и, называя себя «скорая помощь», спешили туда, где в данный момент были нужны. Они даже в Барнаул в гости к Абраму поехали, чтобы дать немного передохнуть молодым родителям и посидеть с внуками, двумя мальчиками. Это было в начале семидесятых, и положение с идишем нисколько лучше не стало, думаю, что даже ухудшилось. Мои двоюродные братья спрашивали, на каком языке говорят бабушка и дедушка, и они им отвечали, что на английском. Слово «идиш» даже не произносилось.
Бабушка и дедушка были душой и сердцем всей большой семьи. Это благодаря им, мы, живя на разных континентах, чувствуем тесную родственную связь.
Бабушка очень гордилась тем, что стала прабабушкой, и очень любила моих сыновей. Ее не стало в декабре 1978 года. Я до сих пор корю себя за то, что ни разу не взяла ее в детский сад на утренник к правнукам, — она была бы очень рада.
Жаль, что правильные мысли приходят поздно.
