Лиза Розовская решила вновь почувствовать себя ребенком-эмигрантом, перечитав письма, которые писала бабушке и дедушке в Подмосковье в первые годы после приезда в Израиль. И тут у нее случился отпуск на питерской даче. Он произвел на нее столь громоподобное впечатление, что пришлось отвлечься от писем и прошлого и вернуться к суровому настоящему — к опыту эмигранта, который успел подрасти и даже родить собственную дочь. Читайте адаптированный перевод колонки, написанной для израильского сайта «Самое жаркое место в аду».//
Что может сравниться с отдыхом на даче? Да ничего. Особенно если для вас дача не вечный ремонт и пестование дружественных бактерий в выгребной яме, а ностальгическая экзотика. Для нас, бывших подданных, которые, покидая Россию, предусмотрительно оставили на ее бескрайних просторах некоторое количество родственников — обладателей дач, этот изысканный вид отдыха доступен. И мы не пренебрегаем родственным гостеприимством. Не пренебрегли мы им и этим летом. Жили в Зеленогорске, под Питером. Наслаждались попеременно то природой, то Северной столицей. Погода была идеальна, люди на улицах — молоды и красивы, ветер с Невы — свеж, музеи — великолепны, кафе — уютны и дешевы, а силуэт Петропавловской крепости строг и точен, как на картинке из детства.
Уличные представления на Невском, танцы у Ростральных колонн, гомон интеллигентной толпы в Летнем саду, аккуратно сложенные на благо общественности игрушки в песочнице у Медного всадника. Не знала бы — ни за что не предположила, что мы в стране, чей парламент только что запретил гомосексуальную пропаганду и ограничил усыновление сирот иностранцами.
Я бывала в Питере и раньше и уже влюблялась в него, но на этот раз мне вдруг стало ясно, что я хочу, чтобы моя дочь росла в этом городе, окруженная шедеврами архитектуры и изобразительного искусства, дышала Пушкиным, гуляла на почти пустых детских площадках, а потом окончила какую-нибудь школу «для своих, для лучших», ну, скажем, Классическую гимназию.
И тут мы вернулись в Израиль, и наступила постотпускная тоска.
В 19 лет я сломала свой личный железный занавес и впервые полетела на три недели покорять Москву под присмотром дяди и тети. С тех пор я бывала в России раз восемь и почти каждый раз возвращалась оттуда в расстроенных чувствах. В 19 лет, пока самолет взлетал над Домодедово, я смотрела на бесконечные темные леса и ревела. А потом опять разрыдалась, уже вернувшись домой, в Гило. Теперь плакать уже поздно и как-то не по чину. Я взрослая женщина, кузнец своего счастья, и ответственность за любое решение, а также за отсутствие такового — на мне. Если, несмотря на все колебания, мечты и фантазии, я все еще в Израиле, спустя 23 года после того, как была привезена родителями, значит, видимо, желание вернуться недостаточно сильно или страх его перевешивает.
Может, пора бы уже мне, жене и матери ребенка, смириться с тем, что я — израильтянка. Но какая израильтянка?
— Я израильтянка, которая почти всю жизнь проработала по-русски. Большую часть времени я зарабатывала на жизнь благодаря тому, что стараниями родителей сохранила русский язык.
— Я израильтянка, чьи друзья, по большей части, русские — такие же репатрианты-эмигранты, как я.
— Я израильтянка, отправившая дочь в «русский» детский сад, чтобы она не забыла язык и могла оценить цитаты из «Покровских ворот» и «Берегись автомобиля».
— Я израильтянка, которая может на пальцах одной руки перечислить книги, прочитанные на иврите.
— Я израильтянка, говорящая на иврите с легким, иногда почти незаметным, акцентом, но зато в минуты волнения иврит вылетает из головы напрочь.
— Я израильтянка, ощущающая себя крайне неуютно в среднестатистическом российском универмаге: не нахожу общего языка с продавщицами.
— Я израильтянка, в последний год почти забросившая свой русскоязычный ЖЖ ради ивритоязычного Фейсбука. Правда, большинство лайков моим постам все равно ставят русские.
— Я израильтянка, знающая наизусть десятки песен (самые любимые, конечно, — времен Гражданской войны), но на иврите, боюсь, до конца не спою ни одной, даже самой культовой.
Да, я прекрасно понимаю, что мы, туристы, склонны к идеализации. Мне известно, что Россия — страна с сильным тоталитарным уклоном и уходящими в глубь веков традициями попирания человеческого достоинства. Еще я теоретически знаю, что мир огромен и в нем хватает мест, которые совмещают в себе преимущества обеих российских столиц и их дач (природа и культура), но при этом лишены российских недостатков (коррупция, хамство, предрассудки, неуважение к ближнему, произвол власти). И да, мне как-то объясняли, что в современном динамичном мире со смазанными границами понятие «эмиграция» лишено смысла. Каждый может стать гражданином мира и менять страны, как перчатки, нигде не оседая окончательно.
Все это так, но все это теория. На практике я до сих пор ни разу не была за океаном, а те «зарубежные» страны, в которых я побывала, сколь бы прекрасны они ни были, никогда не вызывали у меня чувства «хочу здесь жить». К тому же не очень понятно, где, кроме русскоязычного или ивритоязычного пространства, я могу зарабатывать себе на хлеб. Похоже, гражданином мира без страха и упрека мне уже не стать.
В России я сливаюсь с ландшафтом. Конечно, не физически — мой внешний вид не оставляет сомнений в том, что сами мы не местные. Но душевно — да. Непонятно, как на каменистой левантийской почве произросло такое русофильство. Следует ли винить в этом Великую русскую литературу, русский рок, который распевался моими друзьями в песках Негева, песни Гражданской войны, которые мне пела бабушка, или письма, которые я ей писала? Или виноваты, наоборот, лень и отсутствие любопытства, не позволившие мне по-настоящему впитать новую культуру и принять людей, окружающих меня более двадцати лет. А может — все это обычная похмельная послеотпускная болтовня. Пусть будет так.
