Начало: «У нас все хорошо»
Весь первый год в израильской школе меня преследовала почти обсессивная фантазия: «Все это происходит не на самом деле. Это такой волшебный розыгрыш, который устраивают мои московские школьные друзья». Не очень понятно, каким образом им удалось найти столько талантливых актеров или, наоборот, самим воплотиться в израильских детей, да еще и иврит выучить, но все же сумасшедшая надежда посещала меня часто: гениальный спектакль вот-вот закончится, маски будут сорваны, и я снова буду в своей тарелке, в центре внимания. Окажется, что одиночество, непричастность и грусть были всего лишь приключением. Что-то вроде романов — ролевых игр, которые так любят девочки и где они одновременно и авторы сценария, и режиссеры, и исполнительницы всех ролей. Только в моем случае актерская игра была столь безупречной, что главная героиня едва догадывалась, что все это не по-настоящему.
Но проходили дни, недели и месяцы, а актеры все не разоблачались. Физически развитые не по годам, смуглые Даниэль и Алон, которые, несмотря на свои 11 лет, уже обильно смазывали волосы модным в 90-е гелем, все не превращались ни в Игорька со двора, ни в Кирилла из класса. Как и большинство моих новых одноклассников, они относились ко мне равнодушно-враждебно с редкими и неожиданными проблесками любопытства или жестокости. Я ни в коем случае не была для них ровней. За одно лето, перейдя из 152-й школы у метро «Аэропорт» в школу «Гило гимель», я превратилась из субъекта, никогда не сомневавшегося в собственной значимости и центральном месте в мире, в маргинальный и, как правило, отверженный объект. Короче, положение было достаточно отчаянным, чтобы в моем воспаленном мозгу возникла идея, которую спустя несколько лет использовали в «Шоу Трумана».
Письма бабушке и дедушке продолжали отсылаться с любой оказией. Русские эмигранты, как известно, никогда не доверяли почте.
Бабушку и дедушку я, естественно, не посвящала в свои переживания и не рассказывала им о воображаемых реалити-шоу, а, напротив, сохраняла присущий мне (по мнению родственников) жизнерадостный тон. Интересно, догадывались ли бабушка с дедушкой о потерянности и одиночестве внучки, читая сделанное, по-видимому, по их просьбе описание «одного дня».
*
Дорогие баба и деда!**
Вот один день целиком:
Я сладко сплю. Вдруг я слышу мамин голос:
— Доченька вставай!
Я просыпаюсь. Минуту лежу, потом вскакиваю. Делаю все дела так быстро, как это только возможно. Потом мы едим (яичницу). Мама уже опаздывает в ульпан, а папа сегодня прогуливает. Я же успеваю с запасом. Обычно я выхожу позже них, но сегодня наоборот. Я уже одела портфель и вышла.
Я спустилась пошла по асфальтовой дороже, дошла до мусорного контейнера и выбросила мусор (его здесь кладут в пакеты, по этому не надо возвращаться домой). Дальше был холмик поросший травой. На нём стрекотали поливалки. Они здесь автоматические — крутятся и поливают, при поливке издают стрекочущий звук.
Я взошла на холмик и меня тут же обрызгали поливалки. Я быстро пробежала это место. Я была уже около школы.
Я вошла в класс, со мной тут же заговорили, я недавно болела, по этому они сказали:
— Кама ат холати, Лиза!
(сколько ты болела, Лиза)!
Скоро начался урок. Я всё понимала и даже писала ответы.
Потом началась перемена.
Мы с одной девочкой вышли на улицу и стали лазить по разным сооружениям.
Следующий урок был Английский. Учительница Английского ещё не опытная, по этому её не слушаются. Было очень скучно, по тому что я всё знала. После этого был завтрак. Я ела булку, яблоко и пила какао.
Потом был ещё один урок, а потом была физкультура. Тоесть не физкультура, а зарядка.
Когда я вернулась, дома был только папа — мама ещё не вернулась. Папа включил телевизор. Я посмотрела его минут десять, а потом выключила, немного раньше пришла мама. Я рассказала ей случай который со мной произошёл в школе:
Девочка которая сидит со мной рядом открыла учебник и я увидела что там нарисован еврей, христианин, араб и турок. Девочка сказала на иврите:
— Это еврей ашкенази.
— Я ашкенази — сказала я.
— Действительно?!
Потом мы поели и я села писать письма. Вдруг позвонил нам друг и сказал что заедет на пол-часа.
Этот друг очень хороший, его зовут Боря Айзенбуд.
Вскоре он действительно заехал и привёз прекрасный комплект гуашных красок (12 цветов). Потом мы поехали с мамой в музыкальную школу. Там учительница задала мне 3 новые вещи, очень красивые.
На обратном пути мама купила мне конфету, внутри которой жвачка мы вернулись и я села писать письмо.
Вообще у нас все хорошо.
Книги пересылать лучше с оказией — пропадают.
Перешлите Пушкина, «Двадцать лет спустя», «Остров сокровищ», Лермонтова, «Маугли», Булгакова.
Если пересылаешь по почте, то пересылай собрание сочинений в один ящик.
У нас в квартире очень много цветов и довольно много ковров. Она очень просторная и прохладная. Жить приятно!
Мы последнее время на экскурсии не ездим, нету времени. Началась рабочая жизнь. Как у вас дела? Все передайте привет.
Шалом שלום שלום
Целую! Лиза!
***
В последнее время в Израиле ведутся бурные дискуссии об отношениях между так называемыми мизрахим, то есть евреями — выходцами из стран Северной Африки и Ближнего Востока, ашкеназами и «русскими». Мне довелось участвовать в некоторых из них. Есть ли «русским» что сказать в споре между ашкеназами и мизрахим? И если да, примут ли они чью-либо сторону или предпочтут соблюдать нейтралитет по принципу «чума на оба ваши дома»? Кто такие израильские русские в 2013 году? Ашкеназы? Недоашкеназы? «Белые мизрахим»? А может, ни то, ни другое, ни третье?
Короткий разговор, который состоялся 23 года назад между мной и моей одноклассницей по поводу принадлежности к престижному ашкеназскому гранфаллону, отражает соотношение сил, царившее в то время на израильской периферии. Массы советских эмигрантов схлестнулись там с массами восточных старожилов, слегка разбавленными залетными ашкеназами. Всем было совершенно очевидно, что русские — существа странные, салаги, чье место известно где. Большинство моих одноклассников были «восточными» евреями. Им было очень сложно поверить в то, что между нами, «русскими», и ашкеназским еврейством есть какая-то связь.
Сегодня некоторые мои друзья считают, что с социальной, да и культурной точки зрения русскоязычные израильтяне гораздо ближе к мизрахим, нежели к ашкеназим. Эти же друзья утверждают, что «восточная» борьба с «ашкеназской гегемонией» (очень популярное в Израиле выражение) — это и наша, «русская», борьба и что, в сущности, мы выступаем единым фронтом слабых, дискриминируемых и угнетенных против элиты.
Эта позиция, безусловно, заслуживает внимания, но я не спешу полностью ее принять. Лично для меня на данном этапе гораздо важнее открыто признать и проговорить травмы, связанные с той нежданной и драматической встречей — между «русскими» и «мизрахим», между мной и моими одноклассниками, и разобраться, хочу ли я расстаться с гневом и страхом, которые сопровождают меня с детства. Поняв, что делать с гневом, я, возможно, смогу отнестись с борьбе мизрахим за свои права с большим сочувствием. На данном этапе мне тяжело идентифицироваться с ними как со слабой и дискриминируемой стороной, поскольку в детстве я сама играла роль слабой и отверженной среди них. Если подойти к вопросу отстраненно, я вполне понимаю модель «пищевой цепи», которую нам всем навязали и в которой я, к несчастью, оказалась крайней. Гораздо сложнее принять эту модель на эмоциональном уровне. Да и вообще мне кажется, что это слишком упрощенная схема, не вполне отражающая действительность. Но чтобы выстроить модель, которая не будет страдать от избытка политкорректности и при этом не будет расистской, нужно сначала избавиться от осадка, оставшегося от той самой первой встречи. Это — одна из целей колонки. Желаю себе удачи.
Авторский перевод колонки для сайта «Самое жаркое место в аду»//
