На открытом процессе по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра» в 1937 году Карл Радек, под пытками оговоривший своих подельников, подписавший все абсурдные обвинения, которые против него выдвигались, заявил, что не следователь пытал его, а он пытал следователя, умоляя признать себя негодяем и предателем. Это была последняя из известных его шуток, должно быть, самая мрачная. Вряд ли она помогла отсрочке смертного приговора, но сама способность шутить в подобной ситуации выдает удивительный характер Радека, а также наводит на мысли о природе еврейского юмора.

Заполняя в тюрьме анкету, Радек на вопрос, чем он занимался до революции, написал: «Сидел и ждал». Следующим шел вопрос: «Чем занимались после революции?». Ответом было: «Дождался и сел». Хорошо известен и другой каламбур Радека о том, возможна ли в Советской России двухпартийная система. На этот вопрос он отвечал положительно, но при условии, что одна партия будет у власти, а другая за решеткой.

Сам он, однако, верно служил той, что на коне, с находчивостью и остроумием скорее акциониста, чем серьезного политика. Гипертрофированно еврейский, Радек как будто вышел из антисемитских карикатур. Беспринципный, циничный, насмешливый, крупный игрок в политических расстановках 1920−1930-х годов, именно игрок, актер, с извечным принципом «show must go on».

Родившийся на окраине Австро-Венгерской империи, во Львове, он провел юность в Европе и никогда не чувствовал себя дома в Советском Союзе, всегда оставался здесь иностранцем и, как всякий иностранец, имел несколько иную оптику, позволяющую ясно видеть абсурд происходящего, который, правда, он отчасти сам и конструировал. Что отнюдь не мешало, а скорее способствовало его иронии.

Ему припомнили иностранное происхождение, как и всякому не своему. «Что представляет собой Радек? Радек — это человек без роду, без племени, без корня. Это порождение задворок Второго интернационала, заграничных кафе, вечный фланер, перелетчик туда и сюда. Русский рабочий класс, пришедший к власти, пытался его переделать, но Радек предпочел гнить заживо…» — А. Фадеев в этой речи 1937 года уловил, кажется, что-то важное.

И. Сельвинский писал о Радеке:

Которые «слева», которые «справа» —
Одна уголовная радуга,
Но даже бандита можно исправить,
Ну, а попробуй Радека.
Вот он, игравший ни мало ни много
Идеями, жизнями, пушками,
В черных бакенах — не без намека —
Загримированный Пушкиным...

Интересно, однако, что бакенбарды Радек отпустил не в честь Пушкина, а вслед за своим любимым поэтом — Мицкевичем.

Книга, о которой сегодня пойдет речь, хорошо известна. Это «Портреты и памфлеты». Она вышла несколькими изданиями в 1933−1934 годах. Второй тираж был десять тысяч, при этом сейчас от него с трудом сыщется и несколько экземпляров. Все, созданное Радеком, было уничтожено. Его книги, найденные при обыске, тянули едва ли не на расстрел. Евгения Гинзбург в «Крутом маршруте» рассказывает, как она сожгла перед арестом именно «Портреты и памфлеты», наряду с сочинениями Бухарина, Фридлянда и даже книжкой Сталина «Об оппозиции», которая к 1937 году тоже перестала быть кошерной.

Автор бесчисленного количества анекдотов и человек явно веселый, писал Карл Бернгардович ужасно скучно. Буквально с трудом можно продраться сквозь эти железобетонные штампы. Но продравшимся, в качестве бонуса, почти во всякой статье автора открывается второе дно.

Самый известный «портрет» или «памфлет» посвящен Сталину. Статья «Зодчий социалистического общества», впервые опубликованная 1 января 1934 года в «Правде», впоследствии вошла в сборник 1934 года. До сих пор исследователи спорят, была ли явно гипертрофированная риторика этого сочинения хвалебной или издевательской. И это очень характерно для Радека — сквозь советский однообразный стиль, призванный, видимо, усыпить читателя, проглядывает шут и трикстер.

В статье «Выше знамя социалистической культуры» Радек описывает сожжение нацистами книг на площади у Берлинского университета. Вот, казалось бы, вполне невинное и совершенно идеологически выверенное сочинение. На первый взгляд, Радек однозначно осуждает происходящее, сокрушается вместе с каменными памятниками Фихте и Гумбольдту, которые с ужасом взирают на разгул чернорубашечников. Но вдруг в статье встречается совершенно неожиданная фраза: «Они сжигают те слабые ростки буржуазно-демократической культуры, которые начались в германской литературе в бабье лето веймарского периода». Надо ли говорить, что слова «буржуазно-демократическая культура» для Радека даже не ругательные, это собственно то, с чем он всю жизнь боролся.

Известно о симпатиях Радека к национал-социалистам, а также о его переговорах с правительством Гитлера, подготавливающим пакт Молотова — Риббентропа. Абсурдно, но этого еврея, возможно одного из немногих, советские следователи обвиняли в сотрудничестве с фашистами не зря. Конечно, Радеком двигала отнюдь не какая-то особая любовь к Гитлеру, а желание и дальше играть на поле перманентной революции. Но, по меткому выражению Троцкого, ее голову уже перевесил «свинцовый зад бюрократии», и повсюду наступала такая стабильность, которая совершенно не нуждалась ни в чьих шутках.

Среди книг, подвергшихся аутодафе на площади перед Берлинским университетом, Радек упоминает сочинения З. Фрейда, который, среди прочего, писал, что юмор — это высший защитный механизм, позволяющий преобразовать аффект в удовольствие. Спешите воспользоваться.