В эти дни 1910 года иерусалимская газета «Ха-ор» не может сдержать восторга:

Постепенно мода получает свое гражданство в нашем городе, и древний Иерусалим на глазах превращается в «маленький Париж». Сколь непросто ныне пройти по нашим улицам в платье, не соответствующем новейшей моде! Взгляните-ка на нашу молодежь: что за платья, что за оборочки и воротнички, что за ботиночки и гетры, что за шляпки! А барышни наши и дамы — одно слово: парижанки в каждой своей ужимке, в каждом движении и наряде, от широчайших шляпок колоколами до узеньких платьев тысяч расцветок. А уж портнихи-то трудятся направо и налево. Такой же успех и у шляпниц, прибывших к нам из Парижа и Одессы, и немало среди них насчитаем евреек. А в последнее время добавилась и новая отрасль — производство корсетов и всяческих дамских аксессуаров, и ввела у нас это нововведение не кто иная, как госпожа Зальцберг, сестра известной всем пианистки.

Мода, ах, мода! Иерусалим, ах, маленький еврейский Париж!

В Яффо также активно развивается светская и культурная жизнь, о чем свидетельствует газета «Ха-херут» за 1909 год:

И снова убедились мы, насколько яффская публика нуждается в театре. Зал «Киббуц» был полон, все места заняты. Что ж в том удивительного? «Скупой» Мольера в переводе Кришевского — пьеса столь прекрасная и подлинно еврейская, что, читая ее, можно вообразить, что писана она в оригинале на иврите и для нашей публики. Игра актеров была столь оригинально еврейской, со всеми ея движениями и мимикою, а то и с напевом и канторскими коленцами. Г-н Тайтельман (Гарпагон) был прекрасен от начала и до конца, от души можно сказать, что он артист «божьей милостью» — исполняя роль, он живет жизнью своего героя, «влезая в его кожу» и проникая в его душу и сердце во всех тончайших деталях. Увы, нельзя сказать того же о других, они, как говорится, только лишь едва «поддерживали ансамбль». <…> Дамы, видимо, недостаточно вложили в свою работу труда, или же вдохновение не снизошло на них в сей вечер. Что же до костюмов, то тут следует пожелать лучшего, и еще куда более того — в отношении декораций. Да и люстра, которую всякий раз, как поднимался занавес, приходилось завешивать покрывалом, немало портила впечатление.
Пожелаем же, чтобы, когда будет у нас еврейский театр (в скорости, в наше время!), все сии недочеты отошли в область прошлого, а вместе с тем усовершенствовались бы и исполнители и репертуар обогатился бы и стал оригинальнее не только по языку, но и по духу самой жизни.
Маленькое замечание: следовало бы при еврейских спектаклях иметь и буфет для гостей, каковой мог бы принести и удовольствие, и немалую выручку.

В том же году Итамар Бен-Ави публикует в газете «Ха-цви» следующий фельетон:

27 лет исполнились мне сегодня. 27 лет, прозвонили в колокол жизни моей, каждый из них услышал я собственными ушами, ощутил каплю крови в жилах моих… Среди черных волос моих мерцают десятки седых нитей, и лоб мой избороздили новые морщины. Члены мои отяжелели, мозг устал, и солнце в небесах стало мрачнее. Но есть у меня свидетельство о рождении, а в нем — что за диво — рука человеческая списала мне один год жизни. Отчего? Как? Когда? Не знаю и знать не желаю. Спасибо тебе, свидетельство мое! Ибо только благодаря ошибке в свидетельстве моем выпал мне жребий быть призванным в армию. Мой «мухтар» сообщил мне о том. Сообщил и взглянул мне в глаза. Не знаю, что он думал. Думал ли, что я испугаюсь, что возоплю, что стану искать возможность выхода? Не знаю, о чем думал мой добрый «мухтар», но знаю, о чем думал в ту минуту я сам. <…>
О, как я красив! Ибо выбрал я лазурь для мундира своего, ибо самые сияющие пуговки пришил к нему, самый золотой эполет — на плечи его. Красив я, ибо в чернейшие из сапог обул ноги свои, длиннейшие из усов завил над устами своими, краснейшую из фесок на голову свою надел. Красив я, ибо я военный!
О, я герой! Герой с мечом своим, висящим на поясе моем, герой с ружьем своим, принятым на плечо мое, герой с пулями, наполняющими пояс мой. И пистолет у меня новый, умею я метко бить в цель. Где враг? Где он прячется? Отчего не идет, не набрасывается на меня? Пусть только приблизится — и уничтожу его. Герой я, ибо я военный!
Вот он, зал ожидания, в котором сижу я, и со мною сыны народа моего. Вот они — не каждый силен, не все здоровы, некоторые худы, и немощны, и бледны, и дрожат. Вот ждут они итогов дня: кто из них уйдет, кто вернется в дом свой, кто будет товарищем моим в армии? Тревожные тучи на всех лицах. Что будет завтра? Куда их пошлют? <…> Стоят солдаты. Не красивы они, одежды их поношены, и сапоги рваны, и взгляды смущены. Нет, не красивы они, и армия эта — не армия. Но придем мы, новые, и все изменится в лагере османском: одежды станут одеждами, еда — едою, армия — армией. Прочь страх, прочь тревога! <…>
Я — военный. Сегодня и еще много дней подряд , вернусь я в дом свой, к семье своей и буду гражданином. Гражданином буду, но в крови моей останется военная сила. Гражданином буду, но в час угрозы поднимется огонь в сердце моем, возьмется рука за оружие — и встану я стеною пред врагом, и изгоню его прочь за границу, и спасу отчизну свою. Ибо, когда вернусь и снова стану гражданином, военный дух вечно будет наполнять меня.
Ать-два, ать-два! Я — военный!

И все же когда дело доходит до реальной битвы, евреи оказываются на противоположной стороне. Газета «Ха-иври» первой сообщает в 1917 году о декларации Бальфура:

К нам поступила декларация английского правительства о создании еврейского государства в Эрец-Исраэль. Декларация отправлена лорду Ротшильду министром иностранных дел, сэром Артуром Бальфуром. Она стала результатом долгих переговоров между политическим бюро сионистов в Лондоне и уполномоченных английского правительства. Возглавлял всю эту работу д-р Хаим Вайцман, весьма близкий к правительственным кругам. Будучи известным химиком, Вайцман изобрел новое взрывчатое средство, играющее важную роль в войне. Английское правительство пожелало щедро вознаградить его за это изобретение, однако он отказался от премии и передал свое изобретение правительству совершенно безвозмездно, при условии что оно обратит внимание на требование еврейского народа. Английское правительство, всегда благосклонно относившееся к сионистскому движению, приняло предложение Вайцмана и, проведя консультации с союзниками, открыто объявило о своем согласии на создание еврейского государства в Эрец-Исраэль.