Нет, не покинуть нам неба иерусалимского. Тема неисчерпаемая, так что задержимся в пожелтевшей от июля синеве и споем (следуя симпатической магии, специально для привлечения прохлады) что-нибудь этакое:

Ага, вы угадали — в наши края залетели «2ва самолета», а точнее — Миша Синдаловский (ударник, а заодно и генеральный продюсер клуба «Грибоедов»).

Я попросил тезку поделиться впечатлениями «летчика», приближающегося к Иерусалиму.

«Город крутой, по-настоящему крутой. Мне пришлась по душе такая притча: мол, дескать, все знают, что и гробница Давида, и башня Давида к царю Давиду отношения не имеют, потому что обе постройки более позднего периода. Но старожилы говорят, что Давид был такой крутой чувак, ну просто настолько, что запросто мог бы перетащить свои кости в новую гробницу и в цитадель перебраться, тем более что и место под стать ему своей крутизной…»

Нам пригодится эта притча, ведь здесь мы сталкиваемся с примером явления столь же реального, как и «иерусалимский синдром». Этот перенос исторических или мифологических событий в новое, более оправданное с точки зрения современной урбанизации место называется «иерусалимской экстраполяцией», примеров которой не счесть. О некоторых из них сегодня и поговорим.

В прошлый раз при описании первого иерусалимского воздушного боя мы ссылались на средневековый еврейский памфлет «Толдот Йешу». Отрицательное отношение христианского мира к этому произведению предугадать несложно, и тем более неожиданно увидеть отсылку к нему как к серьезному источнику в литературно-философских опытах русского писателя Ивана Алексеевича Бунина:

«Но вот в день падения храма, в девятое число месяца Аба, Камень Жизни останавливается. Сила его иссякает. Тайну Тайн, неизреченные письмена, означающие святое имя, прочел Иисус. И к нему же перешла и сила Камня. "Иисус, воспринявший силу его, творил чудеса этой силой". Где же теперь силы Камня?» («Камень», 1908.)

Вообще, читателя иудейских произведений нобелевского лауреата поражает глубина проникновения Бунина в суть места. Притом что на Ближнем Востоке писатель провел совсем немного времени, тема эта прошла сквозной нитью через все его творчество. Новеллы, собранные в «Тени птицы», «Роза Иерихона», «Весной, в Иудее» (из «Темных аллей»), стихотворения «В пути под Хевроном», «Иерусалим», «Гробница Рахили», «Трон Соломона», «Долина Иосафата», «У ворот Сиона, над Кедроном» — вполне достойный урожай с нивы коротенького, но необычного путешествия на Святую землю в мае (по новому стилю) 1907 года. Поездка вышла неординарной. Это был своеобразный «медовый месяц» (без венчания и свадьбы) с верной спутницей жизни Верой Николаевной Муромцевой-Буниной.

Благодаря курьезному стечению обстоятельств, Иван Алексеевич и Вера Николаевна были зачислены турецкими пограничными бюрократами не в категорию «русских православных паломников», а в группу еврейских туристов, которым взамен паспортов выдавали специальные «красные билеты», ограничивающие как срок пребывания на Святой земле, так и географию путешествия (например, владельцы этих пропусков не имели права передвигаться по Самарии и для того, чтобы побывать в Галилее, им приходилось совершать морское турне через Бейрут). Кроме того, различные русские странноприимные заведения оказались для возлюбленных закрытыми. Но, возможно, это и к лучшему: не пришлось лезть в унизительные объяснения по поводу семейного статуса. И, самое главное, Бунину удалось увидеть то, что всегда ускользало от взора «классических» паломников и в Иерусалиме, и в Вифлееме, и в Иудейской пустыне, и в Галилее.

Память об этом путешествии сохранилась не только в произведениях Бунина, но и в мемуарах В.Н. Муромцевой-Буниной («Беседы с памятью») и Д.С. Шора («Воспоминания»). Об этом путешествии уже написана диссертация*.

Итак, в Иерусалиме Бунин и Муромцева провели целую неделю. Попробуем представить этот особый «бунинский» Иерусалим. Из Яффы в Иерусалим супруги приехали поездом, что само по себе противоречило правилам «хорошего паломнического тона». Вокзал, возведенный по инициативе иерусалимского еврея Йосефа Навон Бея в 1892 году, впечатления на Бунина не произвел:

«Новый, но какой-то захолустный вокзал из серого камня. Перед вокзалом галдят оборванные извозчики — евреи и арабы. Дряхлый, гремящий всеми винтами и гайками фаэтон, пара кляч в дышле...» («Иудея»)

В этом экипаже, проехав вдоль ущелья Геенны, спутники направляются по Яффской дороге на запад, оставляя за спиной вожделенный Старый город.

Вера Николаевна вспоминает:

«Мы едем в какой-то еврейский пансион, где решили остановиться на несколько дней, пока не осмотримся. Он находится в европейской части города, то есть вне стен Иерусалима, в так называемом Новом Иерусалиме, расположенном на северо-запад от древнего города. Здесь, на скатах холмов, много вилл, садов, маслиновых рощ, каких-то больших скучных белых зданий: это всякие приюты, школы, госпиталя, миссии различных вероисповеданий…

Пансион небольшой. Комната наша во втором этаже выходит на какую-то крытую галерею. На притолке у двери прибита деревянная коротенькая трубочка. Ян объяснил мне, что в ней заключаются десять заповедей».

Что же это за «какой-то еврейский пансион»? Речь идет о знаменитой гостинице «Каминиц», первом пятизвездочном отеле в Иерусалиме. Здание сохранилось по сей день и находится во дворах между улицей Яффо и улицей Пророков.

Гостиница была построена еще в 1878 году иерусалимским банкиром Мелвиллом Петером Бергхаймом. До 1908 года она процветала, а потом поменяла здание. Какие только имена с ней не связаны! Тут в разные времена были замечены барон Ротшильд, сионист-функционер Усышкин, раввин Ниссенбаум, художник Щац и «отец современного иврита» Элиэзер Бен-Йегуда. А вот Теодору Герцлю в начале ноября 1898 года не повезло — свободных мест не было (говорят, все номера были распределены между членами свиты кайзера Вильгельма II, также оказавшегося в эти дни в Иерусалиме). Пришлось отцу-основателю одну ночь провести в фойе отеля, а на следующий день перебраться в «Циммер», принадлежащий семье Маркес-Штерн.

Бунину в «Каминице» не понравилось. Его душа рвалась к святым местам, и на второй день, во время прогулки по Старому городу, Иван Алексеевич и Вера Николаевна приняли решение переехать сюда, прямо в «жерло» Иерусалима, на улицу Давида:

«— Вот где надо было бы остановиться! — воскликнул Ян. — В путеводителе указаны гостиницы внутри города и, кажется, именно в этой улице. На обратном пути зайдем и узнаем, если будут свободные номера, непременно переедем…

Возвращаемся из Храма тем же путем. Заходим в отель. Свободные комнаты будут через два дня, Мы просим оставить одну за нами. Радуемся, что будем жить в самом Иерусалиме».
(Муромцева-Бунина)

Выбор был сделан в пользу гостиницы «Амдурски», второй знаменитой еврейской гостиницы в городе. Воистину, еврейское счастье преследовало Бунина!

Но еще в тот же день, когда писатель принимает решение покинуть «Каминиц», это самое «еврейское счастье» дает себя знать в очередной раз. Вы ведь помните, что из-за казуса, произошедшего в Яффском порту, писатель был лишен всех привилегий русского православного паломника. Желая восстановить справедливость, чета отправляется в здание Генерального консульства Российской империи, находящееся в черте Русского подворья (как раз по пути из «Каминица» в Старый город). Вот что рассказывает Вера Николаевна про тот исторический прием у консула:

«Я забыла рассказать об анекдоте, который произошел с нами: когда мы высадились в Яффе, то наши паспорта были отданы вместе с паспортами Шоров, а взамен их нам были вручены какие-то розовые билеты, которые, как оказалось, выдавались только евреям, не имевшим полной свободы передвижения. Узнав это и собираясь проехать в Галилею сухопутным путем, мы, естественно, захотели получить обратно наши документы и отправились к русскому консулу, надеясь, что он поможет нам выйти из нашего анекдотического положения. Но этот высокий, худой человек встретил нас очень сухо и, выслушав в чем дело, отказался нам помочь, посоветовав обратиться к консулу в Яффе.
— Да и чем вы мне докажете, что вы не еврей? — сказал он Яну».
(Муромцева-Бунина)

«Высокий, худой человек» — генконсул Александр Гаврилович Яковлев (1854–1909). Современные историки дают ему самую лестную оценку как ревнителю государственных интересов в отношении российской недвижимости на Святой земле. А еще исследователи подчеркивают, что:

«Яковлева заботили не только вопросы русского землевладения, но и попытки других государств и конфессий ущемить интересы России и православия».

Очевидно, в обращении Бунина консул усмотрел попытку ущемить интересы православия. Кстати, в 1907 году Бунин вполне уже приобрел общероссийскую известность, и только физическая отдаленность консула от культурных центров несколько извиняет его литературное невежество.

Проследуем же вместе с Буниным и Муромцевой в новое жилье на Святой земле, в этот «высокий узкий дом».

«В новом отеле публика была уже иная, чем в прежнем пансионе, больше всего было магометан в фесках и чалмах, у которых вокруг чалмы зеленый шелк — отличие побывавших в Мекке. Правоверные едят руками, не признавая ни вилок, ни ножей.
Вечер мы провели на крыше нашего отеля. И до чего там было хорошо!»
(Муромцева-Бунина)

Именно эта гостиница смогла стать основным сюжетным стержнем путешествия, точкой пересечения воспоминаний. Она принадлежала человеку по имени Ирахмиэль Амдурский. Гостиница просуществовала с 1903 по 1948 год и была второй еврейской гостиницей в Иерусалиме — . До 1930 года она находилась в том самом здании, неподалеку от Яффских ворот и цитадели Давида, где и останавливался Бунин. Сейчас здесь гостиница «Петра». С 1930 по 1935 год гостиница размещалась на улице Юлиан (Кинг Дэвид), а с 1935-го по 1948-й она занимала дом № 10 по улице Бен-Йегуда. 22 февраля 1948 года здание было полностью разрушено во время чудовищного теракта.

Но вернемся в Старый город. Здание «Петры» было построено еще в конце1840-х годов богатым еврейским купцом из Гибралтара. Дом о трех этажах было возведен в европейском штиле, и ему присущи всякие замечательные архитектурные излишества, такие как зубчатые арки над окнами и каменные урны-вазоны на крыше. В некоторых комнатах полы вымощены серым и черным мрамором. Первый этаж занимали магазины. В доме находилась синагога и йешива. — Среди постояльцев отеля в 1857 году — автор «Моби Дика», американский писатель Герман Мелвилл. Под впечатлением от поездки им написана длинная-предлинная поэма «Кларель: Поэма и Паломничество на Святую землю», где одна из главок полностью посвящена гостинице «Mediterranean».

В 1929 году одним из последних знаменитых постояльцев (до переезда гостиницы на новое место) был рабби Йосеф-Ицхак Шнеерсон, шестой адмор династии любавических хасидов (хабадников).

В гостинице также постоянно функционировал кошерный ресторан. Тут проводились всяческие праздничные мероприятия, справлялись свадьбы и бар-мицвы. Здесь женился «первый ивритский ребенок» Итамар Бен-Ави, сын великого реформатора языка иврит Элиэзера Бен-Йегуды. Тут же справлял религиозное совершеннолетие своего сына Давид Бен-Гурион.

Итак, главным плюсом гостиницы была ее близость к достопримечательностям Старого города, да и цены на жилье были ниже, чем в «Каминице». Ну, и вид с крыши «Амдурски» открывался необыкновенный — гигантский каменный бассейн с северо-восточной стороны отеля, так называемый «бассейн царя Хизкияху (Езекии)», или «Патриаршие пруды» (по принадлежности Греческой патриархии).

Первым отразил в литературе этот водоем, высеченный Иродом во время воздвижения верхнего дворцового комплекса, надо полагать, Иосиф Флавий:

«…На этом, составленном из глыб массиве, находилось вместилище для дождевой воды двадцати локтей глубины; над ним возвышалось еще двухэтажное жилое здание, вышиною в двадцать пять локтей, разделенное на различного рода покои и увенчанное маленькими двухлоктевыми башенками и трехлоктевыми брустверами» («Иудейская война», 5:4:3)

Вышеупомянутый Мелвилл в своей поэме тоже не преминул заметить:

The inn abutted on the pool
Named Hezekiah's, a sunken court
Where silence and seclusion rule,
Hemmed round by walls of nature's sort,
Base to stone structures seeming one
E'en with the steeps they stand upon.

Прижался к дому водоем —
То Езекии древний пруд —
Глухой и каменный объем
В разломе равнодушных руд.
Зажатый меж природных скал
Повис над пропастью сей зал…

Ну, а у Бунина и вид с крыши, и сам бассейн кочуют из произведения в произведение.

Новелла «Иудея»:

«Иду по внутренним и наружным лестницам, на одном повороте останавливаюсь: за окном подо мной — громадный "водоем пророка Иезекии", темно-зеленая вода которого стоит прямо среди домовых стен с решетчатыми окошечками, пробитыми как попало — и очень высоко, и очень низко. Медленно спускается из одного такого окошечка кожаное ведро на веревке...» («Иудея»).

Новелла «Камень»:

«Открыв глаза, почему-то с особенной радостью увидал я нынче открытое окно своей холодной каменной комнаты... В тишине слышен плеск бурдюков, опускаемых из окон в зеленую воду водоема, еще полного густой тени; слышен зычный крик водоносов, бегущих по крытым уличкам базаров, говор и дробный стук копыт на площади возле цитадели» («Камень»).

А вот что пишет Вера Николаевна в своих воспоминаниях:

«Внизу подо мной водоем, в котором Давид увидал купающуюся Вирсафию. Я вижу, как из одного окна опускается в него кожаное ведро.
Затем думаю об Яне, которого я еще вполне не понимаю. Слишком он ни на кого не похож, и часто ему не нравится то, что я привыкла считать чуть ли не за непреложную истину».

Вот замечательный пример типичной иерусалимской экстраполяции. Если уж перенос — то всесторонний. И если превращаются остатки верхнего дворца Ирода в цитадель и башню Давида, то именно здесь, глядя сверху на обнаженную жену Урии, принимающую водные процедуры, он и должен сойти с ума. И в бассейн Вирсавии естественным образом экстраполируются Патриаршие пруды им. Царя Езекии.

39 лет спустя после путешествия на Святую землю Бунин напишет одну из самых ошеломительных своих новелл — «Весной, в Иудее». Она войдет в «Темные аллеи». Местом кульминации рассказа автор назначит гостиницу Амдурского:

«На одном повороте лестницы она приостановилась: там, глубоко внизу за узким окном, виден был древний "Водоем пророка Иезекииля" (возможно, память подвела писателя, и вместо царя Езекии предложила в качестве исторического хозяина пророка Иезикииля — М.К.), зеленоватая вода которого лежала, как в колодце, в квадрате соседних сплошных домовых стен с решетчатыми окошечками, — та самая вода, в которой купалась Вирсафия, жена Урия, наготой своей пленившая царя Давида».

Ныне гостиница используется как хостел для бэкпэкеров (в основном из Европы). Но с крыши по-прежнему открывается чудеснейший вид, и любой желающий может, заплатив, правда, консьержу мзду в размере 5 шекелей, подняться туда по скрипучей деревянной — той самой! — лестнице…

И мелькали, сверлили стрижи тишину,
И далеко я видел страну.
(И. Бунин. Иерусалим)

*М. Гольдман. А. И. Бунин и Святая земля. 2007.